От Дуная до Лены

Нина рассказывала мне про свое детство, а я очень внимательно слушал, не перебивая, — вначале просто потому, что родом она была из Костромы и очень забавно óкала, а потом еще и потому, что история ее показалась мне интересной. Она рассказывала, что отец у нее был человек просто замечательный, только она его совсем не помнит. Отец погиб на войне, и у матери остались она, старший брат и еще одна сестренка, поменьше. А мать была еще совсем молодая, красивая. После войны у матери начался роман с летчиком. Нина очень переживала, и ей казалось, что это позор и как она только может, мать, после такого замечательного человека, каким был, по рассказам, их отец. А летчик этот ее, может, и любил, но только он тоже был молодой, как мать, и дети ему вроде бы не очень были нужны. А может, просто они дома неласково его встретили. И с тех пор у Нины отношения с матерью совсем испортились, потому что Нина не могла простить ей летчика, который часто к ним приходил. Потом за матерью стал ухаживать один мастер с фабрики, а они еще ничего не знали об этом, когда в один прекрасный день мать сказала им всем, что решила выйти замуж. Нина восстала против этого и все плакала, повторяя: «Зачем ты от меня скрыла?» Брат поддержал ее, и мать замуж не вышла. Ну вот и все, пожалуй… Нина выросла, работает, учится в вечерней школе. Матери теперь уже пятьдесят, она очень сдала за последние годы, часто плачет и говорит, что жизнь у нее пропала, что жизни она не видела из-за них, и упрекает Нину. А Нина тоже сердится на нее и не знает, в чем виновата. И вот Нина спрашивала у меня совета, а какой я мог ей дать совет. Я что-то промямлил, сказал, что она тоже ни в чем не виновата, а виновата война, но что матери сейчас все нужно прощать, потому что такой у нее возраст и все такое прочее. И Нина кивала, чувствуя, как будто она виновата в чем-то и тоже не знает, в чем. А я не мог, да и не смог бы ничего придумать, будь я даже мудрым, как змея, и настроение у меня совсем испортилось. Потом мы простились с девушками и побрели с Димкой пешком через весь город и почти всю дорогу молчали: нечего сказать, повеселились.

Утром мы снялись с якоря, и мимо поплыли знаменитые «некрасовские места». В Переборах, за Рыбинском, мы подобрали на борт лоцмана, старого опытного волгаря в затертом синем речном кителе, и лоцман повел нас через последнее, едва ли не самое коварное из волжских морей — Рыбинское море.

Поздно вечером пришли мы в Череповец. И как часто у нас бывало, когда кончалась швартовка и стихали «двигуны», все мало-помалу выползли на палубу — посидеть на крышке трюма и подышать свежим воздухом. Здесь мы долго еще «травили» и не расходились, а потом кто-то, взглянув на часы, ахнул:

— Ба, одиннадцать, а светло совсем…

— Так то ж Север, — с тоской сказал капитан. — И спать, братцы, нисколечко не хочется. Может, пулечку распишем?

— Давайте лучше английским займемся, — предложил радист Димка, и все побежали за тетрадями.

Галдя и дурачась, ребята собирались на внеочередное полночное занятие.

— Почему не у всех тетради? — строго спросил прилежный Димка.

— Я потом перепишу. — Это, конечно, капитан (ну да, на этот раз его скептицизм распространяется на возможность изучить английский язык вообще).

— Тетрадь? А у меня нет тетради, — как всегда, виновато моргая, говорит наш добродушный боцман Толя Копытов, тот самый, с которым мы подружились еще на цветущем юге, в Измаиле. — Что она тебе далась, Дима, эта тетрадь? Ну хорошо. Дадут в Архангельске «пару копеек» — куплю тетрадь…Та-а. Про те, ростовские, я уж и думать забыл…

Старпом Алик Роганов кутается в пеструю «рекламную» рубашечку, под которой поблескивает на цепочке амулет-якорек (ох и пижоны эти молодые штурмана).

Так начинался урок. Мы изучали заднеязычные и добросовестно давились спинкой собственного языка. И если бы не дружные взрывы хохота, рыболовы, сидевшие под берегом, и влюбленные парочки, тщетно искавшие здесь убежища в белую ночь, наверняка подумали бы, что на палубе кого-то душат…

На проселках старинной Мариинни

«Семейный» лихтер Тюлевых. — В бревенчатом мире. — «Мария совершила». — Капитан клянет красоту. — По дну будущего моря. — Волго-Балт грядет. — «Река рукодельная». — Что принесет канал? — Ее любимая плотинка. — Дивное диво Анхимова