От Дуная до Лены

— Здорово поет чудак! Как там у него, а, Толя?.. «Лучше лежать на дне»…

А потом мы вышли на улицу и пошли не спеша мимо сквера, мимо изящного белого Покровского собора с часами — точь-в-точь Казанский собор на Невском, только поменьше, мимо кинотеатра «Победа». На проспекте Суворова шумел вечерний люд. Проспект был красив, по-домашнему уютен, а шумная толпа гуляющих состояла по большей части из еще тщательнее принарядившихся под вечер дунайских «пароходчиков» и еще более небрежных, чем раньше, моряков-перегонщиков; они все время окликали друг друга, останавливались, делились какими-то новостями. И наш добродушно помаргивавший Толя Копытов чувствовал себя здесь, наверно, как киноактер Филиппов на Невском проспекте.

Около «Гастронома» толпа собралась вокруг парнишки, на плече у которого сидела небольшая добродушного вида обезьянка.

— Вчера из рейса, — рассказывал паренек. — Мы на ближневосточной линии… Во Вьетнам ходили. Смотрю, такая тварь приличная, думаю, дай куплю, всего двадцать дингов. А ласковая какая…

Обезьянка охотно шла ко всем на руки, потом прыгала обратно на плечо к хозяину. Кто-то из перегонщиков пробирался к ней сквозь толпу, балагуря:

— А ну, братцы, пустите. Тильки ще обезьяна у меня на плече ишо не сидела.

Другой, застенчиво промолчавший весь вечер, вдруг сказал:

— Одна только обезьяна на всем проспекте и есть некрашеная.

Раздался хохот, и какая-то юная измаильская модница кокетливо, но, судя по звуку, весьма ощутимо стукнула парня по спине.

Близилась полночь, а проспект все не затихал…

Назавтра мы с утра поехали на городской пляж. Вода в Дунае была совсем не голубая, а желтая, мутная, и притом весьма прохладная, так что купаться мы не стали, а просто лежали на бережку и беседовали о своих делах: когда придут суда, да кого куда назначат, да когда уйдем отсюда.

— А отчего они на заводе? — спросил я. — Ведь новые чешские суда.

— Они, видишь, трехпалубные и под мостами не проходят на Дунае. Так что с них рубки поснимали, а теперь нужно снова эти рубки ставить.

Рядом с нами, свалив в кучу портфели, копошились школьники.

— Панама! — закричал вдруг один из них.

— Не-е, не Панама… На спор, не Панама…

В спор включились наши, а я все не мог понять, что там за Панама и откуда, пока на Дунае, всего в нескольких метрах от нас, не появился морской сухогруз с надписью: «Панама».

— Проспорил, проспорил… — заорал первый.

— Как ты угадал? — спросил я его с удивлением.

— Так я флаги всех стран знаю. Это что, мы в школе даже флажковую сигнализацию изучали. Вы, дядя, знаете флажковую?

— Как тебе сказать… — начал я уклончиво.

— У нас в шестой школе теперь по морскому делу производственное обучение. Я-то уж обязательно буду моряком. Или еще этим, которые клады копают…

— Археологом?

— Да. Я вам сейчас покажу.

Он расшвырял кучу портфелей, вытащил из-под них свой и достал из него обломки двух старинных, очень красивых глиняных трубок.

— Чьи это?

— Может, турецкие…

— А может, и еще какие… Берите себе. Я еще найду.

«Может, и еще какие…» — повторял я про себя, трогая отполированную чьими-то пальцами поверхность трубок и оглядывая нагретый полуденным солнцем дунайский берег. Мы лежали вблизи тех мест, где была раньше знаменитая измаильская крепость, у ограды старинной русской церкви, переделанной из еще более старой мечети. Древняя земля… В XV–XIV веках до нашей эры бродили тут скифы. В середине же первого тысячелетия до нашей эры появились предприимчивые греки, основавшие здесь свою Антифалу. Шли века, менялись завоеватели: Дарий, Александр Македонский, Траян, готы, гунны и славяне. Еще тысячу лет назад стоял здесь славянский Смил. Кочевники не раз превращали его в пепел. Город заново отстроили генуэзские и венецианские купцы, назвавшие его Синилом. Потом — долгое турецкое владычество, когда город был назван Иш-масль — «Услышь бог», и только в конце 1790 года, после знаменитого суворовского штурма, Измаил окончательно становится русским. «Нет крепче крепости, ни отчаяннее обороны, как Измаил, падшей перед высочайшим троном», — писал Суворов.

С тех самых пор сам Измаил и вся эта придунайская земля, которая, по словам Пушкина, «славой русскою полна», связаны в нашем сознании с суворовской победой. А на старинном гербе города, рядом с полумесяцем, утвердились меч и георгиевский крест, волны, кораблик и какая-то толстая башня, похожая на маяк: Измаил издавна был важным портом. Мне привелось видеть столетней давности «таблицы привоза и вывоза» товаров по Измаильскому порту. Три четверти привоза составляли здесь монеты, за ними шли строевой лес, турецкая мануфактура, сарацинское пшено, маслины, деревянное масло и немножко кофе. Вывозили главным образом пшеницу, кукурузу, сало, кожи, сыр, поменьше — веревки, канаты, лошадей, икру, чугун…

Возвращаясь с пляжа, я зашел в управление Дунайского пароходства, чтобы порасспросить о значении теперешнего Измаильского порта и о дунайском судоходстве. Любопытно было узнать, что это за дунайские мосты, которые могут не пропустить перегонные суда, и почему именно отсюда этот молоденький «пароходчик» «ходит в Латакию».