От Дуная до Лены

С утра снова был туман, а когда он рассеялся, суда вышли к Канину Носу и встали лагом. Там, за Каниным, — беспокойное Баренцево море. Оно каждый год что-нибудь да преподносит нашим судам: это здесь пятнадцать лет назад переломало пополам баржи во время первого перегона. Сегодня тоже прогноз плохой. Хорошо бы отстояться за Каниным.

Полдень. Мы все еще у Канина Носа. Я сижу в каюте и пытаюсь читать. Время от времени заходят ребята. Что-то сегодня у всех серьезное настроение. Сперва пришел Дима со своим любимым учебником английского языка. Дима у нас старательный и все задания выполняет сам.

— Почитаем, — говорит.

Слушать его очень забавно, потому что читает он по-английски с южным акцентом, смягчая «г», и от этого тексты из его любимого учебника выглядят еще нелепее:

«Гуд монинг! Здравствуй, Джордж! Как ты поживаешь? Сколько сейчас времени? Джордж — инженер. Он учит английский язык. Моя сестра учит английский тоже».

Диму сменяет стармех Толя. Я уже по стуку догадываюсь, что это он: кто, кроме него, умеет так органично сочетать изысканность манер с отчаянной хлесткостью палубного жаргона?

— Вот, — говорит Толя, протягивая мне тетрадь, — тут я кое-что накропал, посмотри и потом переведи, пожалуйста. Ладно? Тебе ж это…

— Знаю, как слону груша…

Толя выполнил наконец задание по английскому языку. Тема в задании, присланном херсонской мореходкой, навела его на какие-то грустные размышления — «Семья моряка». И вместо того чтобы ничтоже сумняшеся сообщить на своем элементарном английском, что у него есть жена, что есть сын, что зовут их так-то и так-то, Толя накропал небольшое эссе, исполненное злого сарказма и горечи. Начал он со знаменитого высказывания адмирала Макарова о том, что моряк в море — дома, на берегу — в гостях. Ну а дальше идет про семью, наспех состряпанную в гостях. Здесь сто советов счастливого брака, в том числе и обязательное уведомление за три дня о возвращении из плавания, чтобы жена успела вымести чужие окурки. Прочитав, я заявляю, что семья эта нетипична и что я не смогу уложиться ни в запас слов второго курса мореходки, ни во времена группы «индефинит». Толя отвечает, что, по его наблюдениям, описанный им тип семьи достаточно широко распространен и лучше всего известен ему лично, что я могу смело располагать своим собственным словарным запасом, потому что он помнит только формулы вежливости, выученные еще в прошлом месяце на палубе, а что касается глаголов, то времена «индефинит», то есть «неопределенные» и вечные времена, его вполне устраивают.

Толя уходит, а я сажусь переводить для херсонской мореходки эту семейную драму. Мне вспоминаются при этом немногие семьи «водоплавающих», которые я видел. Плавучий семейный колхоз череповецкого шкипера Тюлева. Семья обаятельного главврача из Сольвычегодска. И еще одна семья, которую я видел в Мурманске, в жилом доме моряков на улице Челюскинцев. Он был боцман, где-то плавал в загранке, кажется они шли в то время из Англии. Ждал, что жена вот-вот родит ему мальчишку. А она родила девчонок — сразу трех. Пароходство хотело дать радиограмму, а она боялась, что он там в обморок упадет, дождалась возвращения. А он ничего: девчонки востроносые, все в него — Верка, Надька и Любка. Бегают в детсад, любят сад до страсти, а дома галдят как сороки: и все им нужно покупать в трех экземплярах, не то заклюют. Ее уж и так в очереди за каким-нибудь детским дефицитом называют спекулянткой: спрашивает «три пары ботиночек». Помню, я протянул девчонкам по конфете, и они тут же проверили, все одинаковые или нет. А дальше все было, как в детской радиопередаче. Я спросил, где папа, и Любка, самая быстрая, сказала: «Папа в море!», Надька тут же повторила: «Папа в море!», и Верка, задыхаясь от спешки: «Папа в море!» А когда мать прикрикнула на них, они вдруг хитро перемигнулись и сказали дружно, хором: «Папа в море». Вспомнились и другие семьи, счастливые, но непохожие друг на друга или неудачные, тоже по-своему… Так что, дружище стармех, тема «Семья моряка» еще сложнее, чем это тебе представляется.

Приходит с вахты мой теперешний сосед по каюте Алик Роганов. Алик — москвич. Зимовку он проводит обычно в Херсоне, конец лета и осень — на Севере, а зимний отпуск — в Москве. Тянет его обычно туда, откуда мы дальше всего ушли. Но беседовать Алик любит о Севере. Сейчас он где-то вычитал, что здесь, у Канина Носа, намечено строить приливные гидроэлектростанции с горизонтальными турбинами, вроде череповецких, использующие энергию морского прилива. В устье Мезени будет десятикилометровая плотина и станция мощностью миллион триста киловатт.

— Здорово, правда? — говорит Алик. — Тогда тут на берегу все будет — города, люди. Люблю я Север!