От глупости и смерти

Если бы это было кино, а не в некоторой степени правдивая история, камера показала бы освещенную свечами темную комнату с нескольких ракурсов, нагнетая атмосферу. Оператор брал бы по очереди крупным планом напряженные лица людей, на которых уже читается принятое решение. Но это в кино, где все можно подчеркнуть удачным запоминающимся кадром. А на самом деле собравшиеся просто пожимали плечами, мялись и все никак не могли решиться. В конце концов Перегрин сказал:

– Давайте поговорим с кем-нибудь, кто знает этих линчевателей.

Все согласились, ибо решение, которое им предстояло принять – это не то, что один человек может решить в отношении другого.

Открыв дверь дома на окраине Литлтауна и выйдя на улицу, они не увидели моря теней в темноте и подскочили от неожиданности, когда злобный голос прорычал: «Что, мужик, приехал из Саванны, чтобы вытащить из тюряги этого негра-насильника? Ни хрена у тебя не выйдет!».

Сначала нападавшие орудовали свинцовыми трубами и молотками, но потом выдохлись, и в ход пошли ноги и кулаки. Перегрин получил удар в лицо, который отбросил его к стене дома. Где-то в темноте он слышал крики Робле и влажные мерные звуки ударов ботинка по чьей-то окровавленной плоти.

Много позже, когда в их глазах перестали кружиться звезды, а странные новые цвета снова стали привычными красным, зеленым и синим, Перегрин и его спутники медленно поднялись на ноги.

Лицо Робле выглядело, как кусок филе на прилавке мясника. Он осторожно утер кровь и сказал:

– Это всё Уайт. Его работа. А мы за него расплачиваемся.

Перегрин промолчал, ему даже дышать было больно. У него явно были сломаны ребра. Он прислонился к стене дома и ждал, что скажут остальные.

Они заговорили, всхлипывая и задыхаясь:

– Пусть линчуют.

– Не будем им мешать.

Местные знали, к кому пойти, знали людей, которые уже приготовили веревку, людей, которые набросятся на них, как только увидят, но остановятся, когда они скажут, что пришли отдать им Дэниела Уайта. Они знали, к кому пойти.

Перегрину они сказали:

– Мы скоро вернемся. Вы полежите тут, отдохните. Мы сами.

И с этими словами они ушли в ночь, чтобы отомстить.

Обессиленный Перегрин заплакал, привалившись к стене. Он обратил лицо к небу и тихо сказал:

– Господи, они действительно собираются это сделать, но ведь ими движет вовсе не забота о других. Они просто ненавидят Уайта. Они выдадут его линчевателям, и да, Господи, это нам и нужно, но почему они делают это из мести?

Некоторое время спустя, когда Перегрин, несколько раз терявший сознание и снова приходивший в чувство, увидел, как толпа берет штурмом тюрьму, избивает охранников и выволакивает на улицу огрызающегося Дэниела Уайта, в голове у него несколько прояснилось.

Оно того стоило. Должно стоить. То, что они сделали, то, что допустили, должно быть как-то оправдано, когда придет время подводить итоги. Как он там говорил? «Ради общего блага». Да, это должно быть так – они сделали это ради общего блага. Потому что если он ошибся, его грех столь тяжел, что даже ад изрыгнет его.

Но если это действительно того стоило, конец был уже, вероятно, близок.

И, если бы это было кино (желательно, со счастливым концом), – а не довольно гнусный всамделишный случай в центральной Джорджии – человек по имени Перегрин обдумывал бы в этот момент надпись на памятнике мученику Дэниелу Уайту.

Не твоя и не моя

Когда я узнал, что Дженни залетела, моей первой мыслью было найти Роджера Гора и впечатать его в асфальт отбойным молотком. Прямо первое, о чем я подумал. Когда она позвонила, я закурил и спросил, в курсе ли моя Руни – они были соседками по квартире. Дженни ответила, что да, Руни в курсе, и что это она посоветовала ей мне позвонить. Тогда я сказал ей пойти посидеть в туалете с номером «Макколла»[28], а я все обмозгую и перезвоню ей минут через двадцать. Когда мы прощались, она уже не плакала – и на том спасибо.

Как по мне, нет преступления хуже легковерия, хотя за него и не наказывают. Я имею в виду простачков, которые верят вранью продавцов подержанных автомобилей или думают, что если на входном билете написано «вы обязаны купить минимум два напитка», то это уже закон. Ну и девчонок, которые ведутся на любую хрень, что им втирает парень, чтобы затащить их в койку. Вот прямо всему верят. Дженни была продуктом преступного ротозейства. Типичная дурочка, очарованная фотографиями в глянцевых журналах и думающая, что детей аист приносит. Месяца через три она посмотрит на свой округлившийся животик и поймет, что ее жестоко обманули. И поимели.

Когда я только начал встречаться в Руни и узнал, что ее соседки – две восемнадцатилетние девчонки, только что приехавшие из какого-то захолустья, которых она взяла под свое крыло, у меня было два варианта: или замутить с ними втихаря, или стать им старшим братиком. Поскольку оказалось, что Руни мне вполне хватает, я выбрал второй вариант.

И вот мы стали брать Дженни и вторую соседку, Кошечку (урожденную Маргарет), с собой – на вечеринки, в кино или просто покататься: садились в машину и наматывали милю за милей от нечего делать.