Казалось, четверг никогда не настанет. Каждый раз, когда Руни смотрела на меня, я мог поклясться, что она знает. Когда мы пошли в кино втроем и Дженни, положив руку мне на бедро, прошептала: «По крайней мере, я точно знаю, что не залетела от тебя», мне захотелось перерезать себе вены консервным ножом. Я не знал, что мне открылось: тайна порочной юности? Или тайна моей сущности, моих инь и ян? Я не чувствовал себя виноватым, я чувствовал себя грязным, что куда хуже. Я, Кеннет Дуэйн Маркэм, стал наглядной иллюстрацией себя самого. А еще тешил себя иллюзиями о собственном благородстве, думал я злобно.
Дженни напоминала мне о моей темной стороне самим своим существованием. Эта темная сторона была совершенно неуправляема и непостоянна: для постоянства ей не хватало совести и потрохов. Я, как всякий сладкоречивый улыбающийся грешник, плыл по течению, удобно встраивая все свои радости и горести в повседневную жизнь. Чертов Дориан Грей не исключение – все мы одним миром мазаны.
Наконец, настал день отъезда. Наш маленький караван-сарай выкатился на дорогу с шиком и апломбом похоронной процессии в Новом Орлеане, только что без оркестра.
Мы свернули на Голливудскую автомагистраль и понеслись по шоссе 101 на юг. Миновали магистраль Санта-Ана, Тихоокеанское шоссе, Эль-Камино-Реаль, Дауни и его фестивали подержанных автомобилей; Диснейленд и его Маттерхорн с американскими горками, гротескно торчащими над соседними трущобами; Тустин и магазин книг по искусству, витрина которого смотрит на шоссе, по которому все едут с такой скоростью, что не до книжек; Сан-Хуан-Капистрано, где я ни разу не видел ни одной ласточки[45]
. Промелькнули Сан-Клементе, Дель-Мар, Пасифик-Бич – и вот мы в Сан-Диего. Однажды я спросил одного жителя Сан-Диего, не напрягает ли их, когда военные моряки зовут их город «Даго»[46], на что этот достойный джентльмен ответил, что пусть хоть подушкой-пердушкой зовут, лишь бы деньги тратили. Это заявление, по-моему, прекрасно характеризует славный Сан-Диего, лучшей границы для нашего прекрасного штата не придумаешь. Спешу добавить, что расположение Сан-Диего на самом, так сказать, заду Калифорнии – не случайность. Мы свернули с шоссе 101 перед Нэшнл-Сити на другой стороне Сан-Диего. Дженни пошла искать телефон, а мы с Руни решили выпить кофе. Я покрутил шеей, стараясь не думать о случившемся.– Что с тобой сегодня? – спросила Руни, глядя на меня поверх чашки.
– В смысле, что со мной? Ничего. Я как-то не так выгляжу, что ли? – Я чувствовал, что нос у меня вытягивается, как у Пиноккио.
– Ты за последние миль сорок и слова не сказал.
Я пожал плечами.
– Просто устал. И спина болит.
Она не ответила, но видно было: знает, что вру.
– Да и вообще это не вот прямо увеселительная поездка, – добавил я и подумал: «Давай, продолжай в том же духе, придурок. Рой себе могилу».
– Ну, скоро всё закончится, – сказала Руни, стараясь скрыть, что прекрасно всё понимает. Она слишком хорошо меня знала, и я понимал, что скоро мы расстанемся. Я никого не подпускал к себе слишком близко. Поболтать о пустяках – это всегда пожалуйста, а остальное – увольте. К тридцати годам моя инкапсуляция полностью завершилась. Я ободряюще улыбнулся.
Вернулась Дженни.
Я предложил ей выпить кофе и съесть кусок пирога, но она покачала головой.
– Мне нельзя. Велели за шесть часов ничего не есть. Я со вчерашнего вечера не ела, умираю с голоду. Но перед операцией нельзя.
Я про такое не слышал, но подумал, что врать ей незачем. Поэтому просто пробормотал что-то типа: «А, да, понятно».
Дженни села рядом с Руни и уставилась на меня с откровенной злобой. Как будто это я ее обрюхатил. Если смотреть на вещи философски, то я был не лучше Роджера Гора, но все-таки в данном конкретном случае мне каяться было не в чем. Похоже, этой запеканкой до меня полакомилось немало Джеков Хорнеров[47]
.– Ну, что тебе сказали? – спросила Руни.
Дженни с трудом отвела от меня глаза. Выражение лица у нее реально было такое, словно она хочет меня убить. Я списал это на то, что ей страшно и что я мужик, как и Роджер Гор, а Гора под рукой нет.
– Помощница доктора сказала пересечь границу, доехать до центра Тихуаны и в полпятого припарковаться у «Вулворта». Там нас будет ждать парень по имени Луи…
– Луис, – поправил я.
– Ну Луииис, – огрызнулась Дженни. – Какая разница? – Она снова повернулась к Руни. Мне было плевать.
– Она сказала одеться похуже, не как туристы…
– Turistas, – негромко пробормотал я.
– Да заткнешься ты, наконец? – заорала она так, что человек за стойкой обернулся, а официантка затормозила на пути в кухню.
Я перегнулся через стол и с силой схватил ее за запястье.
– Ну, вот что, паршивка мелкая, я сыт твоим дерьмом по горло. Всю неделю только и делаю, что слушаю твой скулеж. Может, до тебя не доходит, что помогать кому-то сделать аборт – преступление, и мы с Руни рискуем загреметь в тюрьму за то, что повезли тебя в Мексику? Так что самое меньшее, что ты можешь – это вести себя нормально и не доставлять нам лишних хлопот.