От глупости и смерти

Еще у Абу был встроенный детектор паршивых людей. Если мне кто-то нравился, а Абу этого человека не принимал, тот всегда на поверку оказывался дрянью. Я всегда примечал, как он ведет себя с новыми людьми, и, должен признаться, его реакция влияла и на мою – к людям, которых сторонился Абу, я начал относиться настороженно. Женщины, с которыми у меня не сложилось, все равно продолжали ко мне заходить, чтобы навестить пса. У Абу был свой круг близких друзей, многие из которых не имели ко мне никакого отношения, в их числе – одни из самых красивых актрис Голливуда. Одна прелестная леди регулярно приглашала его на воскресные прогулки по пляжу и даже присылала за ним своего шофера. Я никогда его не спрашивал, что там было, он ведь не умел говорить.

В прошлом году его здоровье пошатнулось, но я долго ничего не замечал, потому что Абу до самого конца вел себя, как щенок. Но кое-что все-таки изменилось: он стал слишком много спать, его стало тошнить от любой еды, даже от настоящих мадьярских блюд, которые специально для него готовили наши соседи-венгры. Я понял, что что-то не так, когда Абу напугался во время большого землетрясения. Раньше он вообще ничего не боялся. Он с лаем бросался на тихоокеанский прибой и с гордо поднятой головой вышагивал мимо самых злющих кошек. Но тут он настолько напугался, что запрыгнул ко мне в кровать и обхватил меня лапами за шею так крепко, что я едва не стал единственной жертвой землетрясения. Я несколько раз сводил его к ветеринару, но этот идиот настаивал, что все дело в неправильной диете. Однажды в воскресенье я нашел Абу в грязи на заднем дворе. Его рвало уже одной желчью. Он был весь в блевотине, зарывался носом в землю, чтобы сбить жар, и еле дышал. Я отвез его к другому ветеринару.

Сначала в клинике подумали, что это просто старческое недомогание и Абу можно спасти. Но рентген показал раковую опухоль, разъевшую его желудок и печень.

Я, как мог, оттягивал неизбежное: не мог даже представить себе жизни, в которой не будет Абу. Но вчера я все-таки поехал в клинику и подписал бумаги на эвтаназию.

– Мне бы хотелось сначала немного побыть с ним, – сказал я.

Врач принес Абу и посадил на смотровой стол. Бедняга жутко исхудал. От всегда внушительного животика ничего не осталось. Мышцы задних лап ослабли, он едва мог стоять, но все же потянулся ко мне и сунул нос мне в подмышку. Я поднял его голову, посмотрел на забавную морду (мне всегда казалось, что он похож на Лоренса Тэлбота – «Человека-волка»)[69]. Абу всё понимал. Проницателен до самого конца, да, дружище? Он всё понимал, и ему было страшно. Он весь дрожал от страха. Трясущийся меховой шар. Раньше, когда он лежал на полу, его можно было принять за коврик из овечьей шкуры – не поймешь, где голова, где хвост. Худой, всё понимающий, трясущийся, но все равно щенок. Я зажмурился и стал плакать, пока нос не распух, а он прижимался ко мне. Раньше мы никогда не распускали нюни, и мне было стыдно перед ним, что я так раскис.

– Я должен это сделать, дружок, должен. Тебе больно, ты есть не можешь. Я должен.

Но Абу не хотел ничего знать.

Вошел ветеринар. Он был хорошим парнем и спросил, не хочу ли я уйти. Сказал, что сам обо всем позаботится. Но тут Абу снова посмотрел на меня. В фильме Казана «Вива, Сапата!» с Марлоном Брандо есть сцена, где близкого друга Сапаты[70] уличают в сговоре с правительственными войсками. Этот друг был с Сапатой еще в горах, с самого начала революции. И вот повстанцы приходят за ним, чтобы увести его на расстрел; Брандо встает, чтобы уйти, но друг берет его за руку и с чувством говорит: «Эмилиано, застрели меня сам».

Абу смотрел на меня, и я понимал, что он всего лишь пес, но его взгляд говорил понятнее всяких слов: «Не оставляй меня с ними».

Я держал его голову, пока ветеринар накладывал ему на лапу жгут; когда игла вошла в вену, Абу отвернулся от меня. Невозможно точно сказать, когда он пересек границу жизни и смерти. Он просто положил морду мне на руку, закрыл глаза и покинул этот мир. Ветеринар помог мне завернуть Абу в простыню, и я повез его домой. Он лежал на пассажирском сиденье – в точности как когда я вез его домой одиннадцать лет назад. Я отнес его на задний двор и стал рыть могилу. Я копал несколько часов, плакал и разговаривал то с ним, то сам с собой. У меня получилась очень аккуратная могила – с ровными углами и гладкими стенами; всю лишнюю землю я выгреб руками. Я положил Абу в яму; он казался таким крошечным, а ведь был крупным псом, мохнатым, веселым. Я засыпал его землей, а затем вернул на место большой кусок дерна. Вот и все. Я не мог оставить его с ними.

Конец

Вопросы для обсуждения

1. Имеет ли значение, что слово god (бог) наоборот читается как dog (собака)? Если да, то какое?

2. Пытается ли автор наделить животное человеческими чертами? Почему? Изложите свои соображения об антропоморфизме с точки зрения постулата «Ты есть Бог».