От глупости и смерти

3. Изложите свои соображения о любви, которую автор демонстрирует в этом эссе. Сравните и противопоставьте ее другим формам любви: к женщине, к ребенку, к матери, любви ботаника к растениям, любви эколога к Земле.

14

Натан Стэк говорил во сне.

– Почему ты выбрал меня? Почему я?

15

Мать, как и Земля, страдала.

В большом доме было очень тихо. Доктор ушел, а родственники отправились в город поужинать. Натан Стэк сидел у постели матери и смотрел на нее. Мать выглядела как дряхлая старуха; она вся усохла и сморщилась, кожа приобрела пепельный оттенок. Стэк тихо плакал.

Мать дотронулась до его колена; он поднял глаза и увидел, что она смотрит на него.

– Ты не должна была видеть, как я плачу, – сказал он.

– Я была бы разочарована, если бы ты не плакал, – мягко ответила мать.

– Как самочувствие?

– Болит. Доктор пожадничал с обезболивающим.

Стэк прикусил губу. Доктор глушил боль лошадиными дозами, но боль была сильнее. Мать задрожала – начинался особенно сильный приступ. Стэк смотрел, как из ее глаз исчезает жизнь.

– Как твоя сестра?

Он пожал плечами.

– Ты же знаешь Шарлин. Ей грустно, но это рациональная грусть.

Мать слабо улыбнулась.

– Ужасно с моей стороны говорить такое, но твоя сестра – не самая приятная женщина, Натан. Я рада, что это ты здесь, со мной.

Она подумала и добавила:

– Может, мы с отцом что-то ей недодали на генном уровне. Она получилась какой-то незавершенной.

– Принести тебе чего-нибудь? Может, воды?

– Нет, ничего не нужно.

Стэк посмотрел на ампулу с обезболивающим. Рядом с ней, на сложенном белом полотенце, поблескивал шприц. Стэк почувствовал на себе взгляд матери. Она знала, о чем он думает. Он быстро отвел взгляд от шприца.

– Жизнь бы отдала за сигарету, – сказала мать.

Стэк засмеялся. В шестьдесят пять лет, с ампутированными ногами, левосторонним параличом и раком, который медленно прогрызал путь к ее сердцу, она так и осталась оторвой.

– Про сигареты можешь забыть.

– Тогда почему бы тебе не использовать эту машинку и не выпустить меня на свободу?

– Заткнись, мать.

– Ох, Бога ради, Натан! Если повезет, мне остались считанные часы. Если не повезет – месяцы. Мы уже столько об этом говорили. Ты же знаешь, меня не переспорить.

– Я тебе говорил, что ты довольно стервозная старушка?

– Говорил, но я все равно тебя люблю.

Натан встал и отошел к стене. Пройти сквозь нее он не мог и вместо этого стал ходить кругами по комнате.

– Никуда тебе от меня не деться.

– Господи, мама! Прошу тебя!

– Ну, хорошо. Поговорим о бизнесе.

– На бизнес мне сейчас глубоко плевать.

– О чем нам тогда говорить? Как пожилая леди может с пользой провести последние минуты жизни?

– Меня от тебя просто в дрожь бросает. Я думаю, что ты испытываешь от всего этого какое-то нездоровое удовольствие.

– А какое же еще удовольствие я могу испытывать?

– Считай это приключением.

– Да уж, приключение хоть куда. Жаль, что твой отец не смог полностью насладиться им.

– Сомневаюсь, что ему понравилось быть раздавленным гидравлическим прессом.

Мать снова улыбнулась.

– Ну хорошо, может, и понравилось. С вас двоих сталось бы обсудить это и обследовать оставшееся от него месиво. – А ты весь в нас пошел.

Она была права, он не мог этого отрицать – да и не стал бы. Он был таким же суровым, нежным и бесшабашным, как и его родители. Он помнил всё: дни, проведенные в джунглях Бразилии, охоту на Каймановых островах, работу на отцовской фабрике, и знал – когда придет его час, он насладится каждым мгновением смерти, как его мать.

– Скажи, мама… я всегда хотел знать: это папа убил Тома Голдена?

– Сделай укол, тогда скажу.

– Я Стэк. Мы взяток не даем.

– Я тоже Стэк, и я знаю, как далеко мы готовы зайти, чтобы удовлетворить свое любопытство. Сделаешь укол – скажу.

Он сменил направление и начал ходить против часовой стрелки. Мать смотрела на него, ее глаза сверкали, как вода в фабричных резервуарах.

– Старая сучка.

– Как тебе не стыдно, Натан. Выходит, ты сукин сын? Скорей уж твоя сестрица сукина дочка. Я говорила тебе, что родила ее от другого мужчины?

– Не говорила, но я знал.

– Тебе бы он понравился. Он был шведом. И отцу твоему он нравился.

– Отец поэтому ему руки переломал?

– Возможно. Но швед никогда не жаловался. В то время одна ночь со мной стоила пары сломанных конечностей. Сделай мне укол.

В конце концов, пока остальная семья пребывала где-то между закусками и десертом, он наполнил шприц и сделал укол. Когда наркотик дошел до сердца, ее зрачки расширились, но она собралась с силами и сказала:

– Уговор есть уговор. Твой отец не убивал Тома Голдена – его убила я. Ты настоящий мужчина, Натан, и ты бунтовал против нас, как мы того и хотели, а мы любили тебя гораздо больше, чем ты думаешь. Хотя ты ведь знаешь, что любили, хитрый ты сукин сын?

– Знаю, – ответил он, и мать умерла. Он заплакал – вот вам и вся поэзия.

16

– Он знает, что мы идем.

Они карабкались по северному склону черной горы. Змей обмазал ноги Стэка чем-то вроде густого клея. Подниматься было тяжело, зато Стэк не скользил.