От глупости и смерти

Слейзник наклонился к окну и попытался повернуть руль в сторону тротуара, но с выключенным двигателем не работал и гидроусилитель, а потому руль едва поддавался. Слейзник давил, напрягался… и вдруг – щелк! – что-то треснуло в паху. Неимоверная боль пронзила обе ноги, Слейзник согнулся пополам, ухватившись за больное место. В глазах вспыхнули огненные шары. От невыносимой боли он неуклюже закружился на месте, переступая с ноги на ногу мелкими шажками, издавая стоны, испытывая смертную муку. Он прислонился к машине, и боль начала стихать, но что-то внутри него точно порвалось. Через несколько минут он уже смог немного разогнуться. Рубашка намокла от пота, дезодорант выветрился. Машины виляли вокруг его «Роллс-Ройса», неустанно гудя; водители объезжали его, осыпая проклятиями. Надо было убрать машину с середины улицы.

Все еще держась одной рукой за пах, в разорванном пиджаке, благоухая потом, Уильям Слейзник налег плечом на машину, схватился за руль и снова напрягся. Переднее колесо медленно повернулось. Он встал поудобнее, хотя в паху пульсировала мучительная боль, налег плечом на окно и снова попытался сдвинуть эту махину. Слейзник впервые с завистью подумал о легких спортивных машинах. «Роллс-Ройс» подался вперед на долю дюйма и откатился назад.

Глаза заливало потом и жгло. Слейзник пыхтел и изо всех сил, насколько позволяла боль, толкал. Машина не поддавалась.

Слейзник оставил попытки. Ему была нужна помощь.

Помощь!

Стоя посреди улицы возле машины, прижимая ладонь к паху, в рваном пиджаке, воняя как мусорное ведро, он отчаянно махал свободной рукой, призывая на помощь. Но никто не остановился. Над долиной прокатывался гром, что-то похожее на вилы молний сверкало над равнинами, где изнемогали от жажды Ван-Найс, Панорама-Сити и Северный Голливуд.

Машины летели на него с ревом и сворачивали в последний момент, как матадор, выполняющий веронику[154]. А некоторые водители даже прибавляли скорость, и казалось, будто они возвышаются над рулем, бешено скаля зубы, готовые уничтожить его. Несколько машин чуть его не задели, он едва успел отскочить в сторону. Один «датсун» пролетел так близко, что боковым зеркалом пропахал глубокую борозду на правом борту «Роллс-Ройсаа». Слейзник ругался, жестикулировал, умолял – но никто не остановился. Только одна толстуха высунулась из окна, пока муж за рулем давил на газ, и крикнула что-то злобное – расслышать можно было только слово «Толливер»

В конце концов он просто бросил машину посреди улицы с открытым, словно рот голодного птенца, капотом.

Слейзник направился к себе в офис, решив позвонить в Автомобильный клуб, пусть отбуксируют машину на заправку. У него не было ни времени, ни сил идти на заправку, брать канистру с бензином и возвращаться заправлять бак. А пока он шел эту милю до офиса, успел подумать, была ли бы у него возможность купить канистру бензина.

Толливер!

Черт бы побрал этого гада!

В офисе никого не было. Узнал Слейзник об этом не сразу, потому что никак не мог зайти в лифт. Он стоял то тут, то там, ожидая, чтобы спустилась кабина, но все они останавливались на втором этаже. Лифт приходил, только когда появлялись другие пассажиры, а Слейзник всегда оказывался не перед теми дверями. Он бы проскользнул в лифт, пока входили остальные, но не успевал он выставить руку, чтобы двери не закрывалась, как они, казалось, ускорялись, будто направленные чьим-то недобрым разумом. Так продолжалось минут десять, пока не стало очевидно, что происходит что-то ужасное, жуткое, необъяснимое и неправильное.

Пришлось идти по лестнице.

(На лестнице он поскользнулся и ободрал колено – какая-то щель в ступеньке поймала правый каблук и оторвала его от туфли.)

Хромая, как инвалид, в повисших лохмотьях, зажимая рукой пах, с пятнами крови, проступающими сквозь штанину, он добрался до одиннадцатого этажа и попытался открыть дверь. Она, конечно, впервые за тридцать пять лет существования здания была заперта.

Он прождал пятнадцать минут, прежде чем дверь вдруг отворилась и из нее вылетела секретарша с пачкой бумаг, с которых нужно было снять копии этажом выше. Слейзник едва успел поймать дверь, возвращаемую доводчиком, и поспешил, прихрамывая, по одиннадцатому этажу. Как человек, узревший оазис после бесконечной пустыни, он устремился к офисам строительной корпорации «Слейзник».

Там никого не было.

Заперто тоже не было. Все было брошено на милость воров, если бы таковым вздумалось ограбить помещение. Не было девицы на ресепшене, не было сметчиков и не было даже Беллы, его жены, принимавшей звонки, когда не хотелось нанимать профессионалку.

Но она оставила записку: