Его манера поведения сразу же изменилась. В его глазах я мог прочесть:
Я умудрился дожить да двадцати восьми лет и ни разу еще не слышать фразы: «Не звоните нам, мы сами вам позвоним». Я действительно ждал его звонка и провел в этом ожидании следующие несколько недель. Сначала я вообще боялся выйти из комнаты и тосковал о солнце и бассейне. Отец обычно проводил целый день в четырех стенах — он ненавидел солнце, — но я не мог на него положиться. Говорить по телефону на английском (языке, который он долгие годы игнорировал) и записать номер звонившего — это было для него слишком большим усилием. Но сидеть взаперти я больше не мог, поэтому каждый раз, когда раздавался телефонный звонок, отец кричал мне в окно
У меня снова началась депрессия. Неужели и здесь меня ждет разочарование? Выяснилось, что дизайнеры в Голливуде не слишком востребованы. Тогда было только четыре крупных студии:
Когда истекли две недели, нам с отцом пришлось покинуть «Сад аллаха», и мы сняли убогую квартирку неподалеку от студии
И вот однажды Венди Берри пригласила меня сыграть с ней в паре в теннисном клубе Вест-Сайд на Шевиот-Хиллз, членом которого она состояла. Его посещало много людей из мира кино — приятное местечко с холмистым нетронутым ландшафтом вокруг (теперь там все застроено небоскребами). В тот день я увидел на корте Эролла Флинна и Гилберта Роланда, а также других актеров, режиссеров и агентов. Позже я узнал, что по-настоящему престижным в Голливуде считалось приглашение сыграть в воскресенье в теннис на личном корте Джека Уорнера[77]
или на другом личном корте. В клубе же, особенно в будние дни, собирались те, кто временно был без работы, или начинающие агенты — такие как Рэй Старк, энергичный коренастый блондин с замечательным чувством юмора. Ему дали прозвище Кролик, потому что он постоянно носился туда-сюда. Мы с ним быстро подружились, и потом, когда пришло время, я предложил ему быть моим агентом. Впоследствии же он стал одним из самых влиятельных голливудских продюсеров.В тот день мы с Венди дважды сыграли в паре, мое мастерство не осталось незамеченным, и ко мне стали относиться как к равному. Мне предложили вступить в клуб — первый пробный месяц членства
В последующие недели я активно играл в теннис, но ничего существенного не происходило. Мы с отцом были на мели, и мне пришлось пойти на отчаянный для Лос-Анджелеса шаг: я продал машину. Я понимал, что в Голливуде долго без нее не протяну, это было все равно что оказаться посреди пустыни без верблюда. Нужно было срочно найти выход, и тут мне снова помог теннис.
В тот день, когда машина была продана, или, может быть, на следующий мне предложили участвовать в круговом турнире клуба Вест-Сайд. Хорошие теннисисты держались от него подальше, потому что играть приходилось в том числе и со слабаками, а из-за этого можно потерять форму. Но мне все равно было нечем больше заняться, и я без особого энтузиазма согласился. Со мной в паре играл приятный в общении седой респектабельный джентльмен, из тех, что выходят на корт по уик-эндам. Он не лез вперед и дал мне возможность дотащить нас до финала, а потом и выиграть турнир.