Кто-то из воев внес два дымящихся кубка, поставил их на стол и так же молча удалился, не сказав ни слова. Мстислав настороженно принюхался. Пахло чем-то необычным, но вроде приятно.
– Угощайся, княже, - гостеприимно предложил Константин. - То напиток дорогой, заморский. Кофе называется. Он голову яснит, и спать после него совсем не хочется.
– Колдовство, что ли, какое?
– Когда с меда хмельного в голове туман, мы же про колдовство не думаем, - резонно возразил загадочный рязанец. - Просто мед нам знаком, а кофе - не очень.
Желая лишь показать, что он ничуть не боится, Мстислав смело отпил пару глотков, после чего решительно отставил кубок в сторону. Вкус напитка по нраву ему не пришелся, а приличия он уже соблюл.
– Ты лучше поведай, почто звал меня, княже, - пробасил Удатный. - В чем оправдаться хочешь? Или покаяться надумал?
– И это тоже, - утвердительно кивнул Константин.
– Так тебе перед всеми бы каяться надобно, чтоб не повторять сто раз, - с некоторым разочарованием - трусоват, оказывается, рязанец - заметил Мстислав.
– Каяться мне не в чем, - возразил Константин. - Оправдаться же я только перед тобой хочу. До остальных князей мне дела нет - пусть что хотят, то и думают.
– За что же мне такой почет? - вопросил усмешливо.
– За то, что я тебя среди всех прочих особо уважаю, - просто ответил Константин. - И за то еще, что… - но тут же осекся, поперхнулся на полуслове и закончил иначе: - Словом, уважаю.
– Начал, так до конца договаривай, - заметил Мстислав спокойно. - Иначе и разговора не будет. Ну, как на духу. За что еще?
– За то, что… - Константин затаил дыхание и, как в омут головой, с разбега, иначе смелости не хватит, бухнул: - За то, что ты отец Ростиславы.
– Что?! - привстал со своего пенька Удатный. - Ты что же это?! На что намекаешь, стервец?!
– Ты присядь, Мстислав Мстиславович. Сам просил как на духу поведать. А про нее ты и мыслить не моги то, что сейчас хотел вслух сказать. Грех тебе такое на нее даже думать. Она же у тебя святее всех святых! - резко выпалил Константин.
«Ох, как плохо все началось, - простонал в душе. - После такого начала он, чего доброго, за меч ухватится. Ну и дернул же меня черт за язык. Не то и не так надо было говорить, а теперь то уж что - поезд ушел».
– А ты молодец, рязанец, - спокойно заметил Мстислав, заново усаживаясь на пенек. - Ишь как за дочку мою вступился. Не дал в обиду. За то хвалю. А вот иное не одобряю. Веревка да сук для татей хороши, а ты своих же князей… Нет, не одобряю, - повторил он сурово.
– А они пришли ко мне татями, - горячо заявил Константин. - Думаешь, тот попик, который о том наплел вам, всю правду до донышка рассказал?
– Всю - не всю, но ведь повесил же ты их, - рассудительно заметил Мстислав.
– Если бы я не повесил - толпа смердов в клочья бы порвала. Это лучше, по-твоему?
– Да куда уж, - миролюбиво вздохнул Мстислав. - Но у них, повешенных, оправдание хоть есть - язычников в веру святую обращать пришли. Кто ж виноват, что они в своих заблуждениях упорствуют? Выходит, ты им от христиан добрых заступу давал. Это как?
– И снова я тебе как на духу отвечу, Мстислав Мстиславович, - вздохнул Константин. - Ничего из мыслей не утаю.
– Да уж, именно так и отвечай, - поддержал Удатный.
– Так вот, если какой-нибудь волхв или иной жрец что-либо в моем княжестве учинит - убийство какое или иное зло кровавое, - я его мигом на сук вздерну.
– Вот тут правильно судишь, - согласился Мстислав.
– Но сразу скажу и повторюсь - только за зло кровавое. За веру я его пальцем не трону. Разве можно гонения на людей за такое устраивать? Христос ведь как учил - лаской надобно. Он прощать всех заповедовал и не семь, а семижды семь раз. Если бы тот же отец Варфоломей с уговорами да со словом мягким к ним обращался, то и вовсе ничего бы не было. Он же их адом постоянно пугал да муками вечными, а потом и вовсе тех, кому они поклонялись, порубил топором. Гоже ли со святыней, пусть и чужой, так поступать?
– Так-то оно так, - протянул Мстислав. - Но все же с князьями ты…
– Обожди, княже. Сейчас и до князей дойду. Ведомо ли тебе, как я с Ингварем Ингваревичем под Коломной обошелся?
– Конечно, ведомо. Убег он от тебя. Ныне раны вскрылись, так заместо него Роман в дружине Мстислава Святославовича едет.
Вот брехуны какие! - всплеснул возмущенно руками Константин. - Живой он был и здоровехонький под Коломной. И ран у него никаких не было. Только я с ним, как стрыю подобает, поговорил по душам, усовестил, что, мол, негоже ворогов на Русь наводить да села рязанские с градами разорять. Потолковав же обо всем этом, обратно в Чернигов отпустил. Об одном лишь просил - подумать как следует. Хороший он - чистый, справедливый, добрый. Таких обижать негоже.
– А он? - заинтересовался Мстислав.