От Гудзона до Иртыша крыша едет не спеша

На номер отводилось полчаса. У американцев призыв «Цени труд уборщицы» не в ходу. Их кредо: деньги плачу – что хочу, то ворочу! Наш человек душ примет, телеса вытрет полотенце куда? Из десяти девять – на крючок водрузит. Американец из десяти одиннадцать – под ноги или в ванну с водой швырнёт. Наплевать на неудобства горничной. Журнал почитал – на пол, газету посмотрел – туда же… Конфетку зажевал, фантик куда попало. В постели презервативы использованные… Пока номер уберёшь – спина в мыле. Надо быстро всё сделать, перекуривать некогда.

Зато когда выезжает постоялец из гостиницы, непременно чаевые оставляет хаускиперу. Дескать, виноват, получите компенсацию за свинство. Хоть доллар, но оставит. Американцы в своей массе прижимистые, удавятся за цент, в данном случае жадничать – себя не уважать. Примите со щедрого американского плеча. Иной раскуражится – пять оставит.

Однако хоть и обещал ушастый агент в Нью-Йорке чаевые сверх основного заработка, этот калым шёл исключительно в бюджет афроамериканцев, привычнее – негров. Мише в карман редко попадал.

Утром на разводе хаускиперам раздавались листки с указанием объектов трудового фронта. Командовал старший по этажу – супервайзер. Данные должности занимали, как говорили русские гастарбайтеры – чернилки. В переводе с шовинистского жаргона нелегалов – негр женского рода.

По-русски супервайзерихи ни в зуб ногой. Да и зачем ей язык Пушкина, хоть великий поэт имел африканские корни, молчком черкнёт на литке столбик номеров – иди, работай. А сама губищами своими посмеивается от удовольствия. А что ей плакать, левые доллары приятно оттягивают карман – утро прошло не зря. Этаж оперативно прошерстила, освободившиеся номера на наличие чаевых проверила.

До русских негры номера убирали. Их чернилки не обжуливали. С приходом на самую низовую работу нелегалов, хаускиперы-негры пошли на повышение: кто в прачечную, кто ещё куда. Тут-то супервайзерихи пошли марадёрничать. Негр чикаться не будет, отвесит оплеуху за воровство, а у русского никаких прав – грабь средь бела дня и с утра пораньше.

Бывало, Миша идёт за разнарядкой, а старшая летит по номерам. Негритянки дамы, как правило, дородные, целлюлит трясётся на боках, пятки цветные сверкают…

«Чтоб ты поскользнулась да растянулась!» – не по-христиански пожелает Миша грабительнице.

Да не всё чернилкам масленица, случались постные дни. Постоялец, если он без фантазии, банально оставит на видном месте доллар, от сердца оторванный. Бери и радуйся щедроте американской души. Другой творчески к чаевым подойдёт, ему выпедрёж подавай. Сунет под подушку, дескать, без труда не вытащишь букашку из пруда. А то и совсем шутник – сыпанёт горсть мелочи под одеяло. Простынь сдёргиваешь, а с неё монеты веером… Бывает, на крышку унитаза положит…

Выдумщиков Миша очень уважал.

Супервайзерихи знали повадки постояльцев. Заскочит в номер: на тумбочке – нет, под подушкой – нет, в шкафу – нет. Где он, где заветный доллар? Должен быть родненький! Должен! Мечется из угла в угол, да время ограничено, следующие номера ждут грабителя…

Запрятанные доллары доставались русским.

Был другой вариант в пользу их кошелька. В разнарядке номер для уборки указан, да на двери табличка «Не обслуживать». Постоялец вещи собирает, вот-вот освободить номер, откроет доступ к чаевым, но пока не кантовать.

Тут и начинается соревнование: кто кого – русский или афроамериканец чернильного цвета? Каждый сторожит, когда жилец перестанет быть таковым, обеспечит доступ к доллару.

«Чернилка из своего угла стрижёт глазом, – рассказывал Миша, – но и я начеку, соседний номер убираю, а сам жду момент икс, слушаю, что в коридоре творится, выглядываю время от времени, оппа – дверь открылась, жилец с чемоданом появился, я щукой из-под берега вылетаю, он шага не успеет сделать, я уже с долларом в кармане. Бывает, сразу два номера освобождаются. За двумя долларами погонишься… Но русские тоже не дурнее негров. Мгновенно вешаю на одну дверь табличку “Не обслуживать”. Старшая думает, чаевые в стадии созревания, а они уже под моим контролем».

Условия труда без охраны последнего. Условия жизни без хилтоновского комфорта. Бизнес у диссидентов Лёсика с Борисиком теневой, поэтому, заметая следы от полиции, бригаду держали у чёрта на куличках от рабочего места – в трёх часах езды. Бока отлёживать не приходилось, в четыре утра труба играла «подъём» – зубы почистил, физиономию сполоснул, побрился, что-то пожевал, запрыгнул в спецавтобус, досыпай в пути. В восемь утра нелегал должен приступить к производственным обязанностям. Восьмичасовой рабочий день, но случались авралы: массовый наплыв постояльцев или наоборот – поголовный отъезд. В таком разе оставляли ещё на четыре часа номера убирать. Сверхурочно отработаешь, пока то да сё, и только в одиннадцать вечера отъезжали на ночёвку, в два прибывали на базу, а в четыре опять вскакивай. С таким графиком о какой охране труда может быть речь?