Ну, вот я и пришел к тому, что я не могу справиться. То есть, я так ничего и не бросил. То есть, я, лично я, ничего не бросил употреблять. То есть, я не употребляю потому, что есть крыло, или плечо и оно меня держит. Я эту поддержку чувствую. То есть, я ежедневно молюсь, ежедневно дома. Еженедельно в Таинствах участвую, в молебне, и только за счет этого, я знаю, как только я это перестану делать, или как только прекратится поддержка, я «одноногий», а костыль у меня сломан. Я тут же рухну.
То есть, радикальное решение было в тридцать пять лет принято — на юбилей я поехал в монастырь. То, что я там увидел, было совершенно мною неожидаемо. То есть, я был уверен, что там монашествующие — это такие люди грустные, печальные, убежали от мира, закрылись, им там плохо, они тоскуют. Приехал, и был очень удивлен: что я приехал в пионерский лагерь, но только там не пионеры с красными галстуками гуляют, а дядьки. Некоторые толстые, бородатые, в рясах, но они такие же жизнерадостные, как вот те пионеры, которые там дети.
Когда очень большой монах, очень, радовался, — он увидел радугу, он хлопал в ладоши, кричал: «радуга, радуга!», фотографировал ее. Я стоял рядом и вообще не понимал, что происходит. А это искренне было. То есть, эта радость у него. Для меня это был шок тогда. Приятный. То есть, бывает плохой шок, а бывает приятный.
Начал ездить и спасаться следующим образом: двадцать дней жил в миру — десять дней в монастырь. Как батарейки подзаряжал.
Я это видел, я это понимал, и просто улыбался. Понимал, что: «о, меня провоцируют. Не возьмете!» Это могло длиться месяц, могло три, но в какой-то момент защита снималась и мне предлагалось самостоятельно попробовать побороться. Это происходило недолго. Я бороться не мог. И все повторялось. Опять туда.
Потом Промыслом Божиим я оказался на Севере, в Артемьево-Веркольском монастыре. Ну, монастырь, просто он поменьше, компактнее, а так-то, в общем, разница между монастырями невелика. Везде Устав, служба, послушания. Просто мне там понравилось больше. Опять же, это личное предпочтение.
Но все точно так же было. То есть, я приезжал, может быть, на подольше меня хватало, так как мне нравилось в этом монастыре больше. То есть, ощущения какие-то… может, меня хватало на дольше. Ну, раз в полгода я туда ездил, «батарейки заряжал», возвращался. Но все как рецидив, все одно и то же. Пришел к выводу, что надо научиться жить здесь. То есть, на первое: ищите прежде Царствия Небесного, остальное вам и так приложится.
И сейчас я поставил условие, что сначала, на первом месте Таинства Церковные, служба, молитва, а все остальное не само приложится, а пускай прилагается. Пускай вот оно ищет, как у меня время найти. И притом, что это все равно, то есть, это занимает сутки. Ну, подготовка.
Я начинаю в среду читать Каноны. Там среда-четверг — Каноны, пятница-суббота — Последования. Вечером в субботу на Всенощное бдение сходил, поисповедовался. С утра на Литургии причастился в воскресенье, и молебен. В общем, времени полно свободного.
Но это уже волевым решением было принято. То есть, как вот я сам себя в прорубь кунал, волевым решением я себя кунал в прорубь. А полгода назад волевым решением я решил, что буду причащаться каждое воскресенье. Сейчас я туда бегу. Вот. Неделя пролетает, я ее не замечаю. То есть, у меня от воскресенья до воскресенья — бах, «о, опять воскресенье, ура!»
И какие-то дела, они сами по себе делаются. Нет, я участвую, понятно, я тружусь. Что-то там приходится делать, но они меня не тяготят. Они сами собой происходят как будто.
Я пропускаю службы по воскресенья только по уважительной причине — если болею. Все. То есть, все остальные причины — не причины. Что бы ни случилось, оно подождет, ничего. Если оно не получилось, значит, не надо было. Но к этому я пришел опять же методом проб и ошибок. То есть, нужен был длинный путь и болезнь была нужна.