После взятия Неаполя правительство Кавура довольно легко сумело отодвинуть Гарибальди на вторые роли, несмотря на огромную популярность и славу последнего. Армии Пьемонта уже активно вступили в дело, захватывая соседние области. В феврале 1861 года парламент, представлявший большую часть провинций страны, провозгласил пьемонтского монарха Виктора Эммануила королем Италии. Лидирующая роль Турина была предопределена уровнем его промышленного развития: «Внешняя торговля Пьемонта в 1859 году составляла треть внешней торговли всей Италии. Кроме того, здесь были развиты пути сообщения. Сеть железных дорог в Пьемонте в 1859 году достигла протяженности 800 километров и была первой железной дорогой на территории Италии. Перевозки грузов, проходившие через порт Генуи, превосходили в несколько раз количество перевозок Венеции и Неаполя»[1045]
. Столь развитая транспортная инфраструктура способствовала росту промышленного производства, которое, однако, нуждалось в рынках сбыта и трудовых ресурсах. Процесс объединения страны — Рисорджименто (Risorgimento) — решал не только национальные задачи, но и обеспечивал условия для дальнейшего развития туринской промышленности.Полноценное объединение Италии затянулось почти на десятилетие, поскольку руководителям нового королевства приходилось лавировать между более сильными державами — Австрией и Францией, каждая из которых в прежние времена имела сильные позиции на территории разделенной страны. Но стремлениям нового королевства сопутствовал успех. Сначала итальянцам удалось при помощи французского императора Наполеона III вытеснить австрийцев из северо-восточных областей и присоединить Венецию, а затем, воспользовавшись поражением французов в войне с Пруссией и крахом режима Второй империи, итальянские войска захватили в 1870 году Рим, сделав его столицей королевства. Объединение страны было закончено, дело оставалось за малым. Как говорил один из политиков эпохи Рисорджименто: «Мы создали Италию, теперь нам предстоит создать итальянцев»[1046]
. До известной степени та же проблема стояла и в Германии. Прусское чиновничество довольно быстро прониклось романтическими представлениями о национальном духе, но их требовалось подкрепить системой институтов в сфере культуры и образования, не говоря уже о реальной общности политической и социальной жизни.Принято считать, что Тридцатилетняя война, закрепив раздробленность Германии, задержала создание единой немецкой нации на добрые 200 лет. Однако не менее существенно и то, что многочисленные государства, сохранившиеся на территории Священной Римской империи, были по большей части слишком малы, слишком зависимы друг от друга и не обладали критической массой населения и территории, чтобы на их основе могла успешно формироваться собственная нация. В конечном счете именно такое соотношение сил в Германии стало предпосылкой развития единой культуры, общей экономики и в итоге — общегерманского общества. Буржуазии было тесно в рамках вольных городов и княжеств, она по мере возможности разворачивала свои предприятия на всей территории империи. Известные интеллектуалы и амбициозные чиновники перебирались из одного герцогства или королевства в другое в поисках признания своих заслуг. На этом фоне неизбежно было формирование общего исторического самосознания. В конечном счете именно такое раздробление создавало предпосылки для последующего объединения.
Если бы конфликты XVI–XVII веков закончились разделением империи на несколько более или менее крупных королевств, поглотивших вольные города и мелкие герцогства, то вместо единой немецкой нации могли бы в итоге возникнуть несколько родственных наций (доказательством чему может быть постепенное обособление Австрии и самостоятельное развитие Люксембурга).
Немецкая нация была «открыта» и в значительной мере сконструирована в середине XIX века. Исходной точкой были наполеоновские войны, пробудившие национальное сознание, кульминацией стала революция 1848 года, сформулировавшая демократический общенемецкий проект. Однако именно индустриализация середины XIX века стала переломным пунктом, после которого формирование германской нации превращается из культурно-идеологического в практический проект. Германия одновременно становится единой страной и империей, претендующей не только на серьезные позиции в Европе, но и на весомое присутствие в мире, включая заморскую торговлю и приобретение колоний.