От Кибирова до Пушкина

Павленко Петр Андреевич (1899–1951) — писатель. В заметках об истории Постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград»: «Для разъяснения акции населению были посланы эмиссары: 1. Павленко-Крым <…>» (С. 265) — «Павленко, жуткая энкаведешная сволочь и самый оголтелый из сталинских литературных холуев» (Лосев Л. Собранное. Екатеринбург. 2000. С. 543), которого Пастернак как-то назвал «советским эстетом» (Воспоминания о Борисе Пастернаке. М., 1993. С. 174), осенью 1946 года жил в Крыму по медицинской справке — ср. слова А. А. Фадеева: «Завидую Петру, ему хорошо. Сидит на своей горе в Ялте и от всего отбивается анализом мочи» (Катанян Г. Главы из книги «Иных уж нет, а те далече…» // Сохрани мою речь. Вып. 3. Ч. 2. М., 2000. С. 229). В ответ на сетования Вс. Вишневского и на его наблюдения над природой («Опять в багрец и золото одетые леса. Светло на душе. Честно, просто… Есть Сталин на свете» // РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Ед. хр. 2410. Л. 31 об.) Павленко 7 октября 1946 года сообщал:

…Я переживаю здесь тот же шквал, что и ты, правда, на других высотах и широтах, но тот же по существу. Где только не пришлось мне выступать — и на семинаре редакторов район<ных> газет и на сборе н<ачальни>ков политотделов соединений, и нельзя отказаться. Нельзя отмолчаться. Нельзя быть очевидцем только. Обстановка и время требуют участия боевого, решающего. <…> Шквал одних несомненно запугает и отпугнет, других сделает храбрее, сердечнее, дальновиднее, напористее. Я хочу принадлежать ко вторым. <…> Да сгинут кроты Пастернаки, сгинут даже ползучие Леоновы, гиены Сурковы да замолчат! <…> Я здесь один, встреч никаких, со мной только газеты. Я читаю почти подряд решения ЦК о журналах, кино, доклад Жданова, резолюции ССП, интервью Сталина. И это одно. Это единое. <…> Чем хороши решения ЦК, что ими мы офиц<иально> признаны служилыми людьми, госуд<арственными> деятелями. Это вовремя!

(РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Ед. хр. 3005. Л. 8–9; машинописная копия.)

По сценарию П. А. Павленко снят кинофильм М. Чиаурели «Падение Берлина», отраженный в одноименном сочинении Ахматовой для цикла «Слава миру».

Ср.: «Среди россыпи — часто драгоценной — мелких заметок П. Павленко есть две <…> Первая —„Большая душа, как большой костер, издалека видна“, и вторая — „Писатель — это огромное сердце“. Счастлив писатель, который так думал и имел право об этом сказать» (Книпович Е. «Писатель — это огромное сердце» // Знамя. 1956. № 2. С. 184); ср. о нем более или менее исчерпывающее: Лурье С. Миндальное дерево, железный колпак. Стиль как овеществленное время // Русская мысль. 2000. 7–13 сентября; Лурье С. Успехи ясновидения (Трактаты для А.). СПб., 2002. С. 218–221.

В начале своего писательского пути он был дружен с Борисом Пильняком (и был его соавтором). См. в его письме к МЛ. Слонимскому от 6 мая 1933 года: «Недавно слышал, что Пильняк делает предложение Ахматовой. Да, и вот этот случай — это все одно и то же — старость» (Фрезинский Б. Судьбы Серапионов (Портреты и сюжеты). СПб., 2003. С. 269).

См. о его «таинственной и зловещей» фигуре в кн.: Громова Н. Узел. Поэты. Дружбы и разрывы. Из литературного быта конца 20-х-30-х годов. М., 2006. С. 203–209. См. о его «карьеристском притворстве», «неартистической душе», «жизни не по душевному бюджету», «скороспелой карьере», «колоссальном материальном благополучии, позорно-колоссальном при очень маленьком даровании»: Олеша Ю. Книга прощания. / Сост. В. Гудковой. М. 1999. С. 251.

Ср. энциклопедическую справку о нем: