От Кибирова до Пушкина

Et, sur elle courbe, l’ardent Imperator
Vit dans ses larges yeux etoiles de points d’or
Toute une mer immense ou fuyaient des galeres.

T.e. «И, склонившись над нею, пылкий император видит в этих больших глазах звезд золотые крупицы — целое огромное море, куда убежали галеры». Этот золотистый пунктир искорок русскому стиховому сознанию, вероятно, свойственно называть дождем, как свидетельствуют два перевода:

…и в вожделенном взоре,
На ложе преклоняясь, воспламененный вождь,
Сквозь золотых лучей неистощимый дождь
Прозрел галерами усеянное море.

(Соловьев С. Антоний и Клеопатра // Хризопрас. Художественно-литературный сборник издательства «Самоцвет». М., 1907. С. 31; Эредиа Ж.-М., де. Сонеты в переводах русских поэтов / Сост., подгот. текста, предисл. и примеч. Б. Романова. М., 2005. С. 262.)

И, к ней склонившийся, увидел римский вождь
В ее больших глазах, где реял звездный дождь,
Смятенный строй галер, бегущий в темном море.

(Перевод студии МЛ. Лозинского // Эредиа Ж.-М., де. Сонеты в переводах русских поэтов. С. 104.)

Возможно, что память об этом прославленном финале отразилась в гумилевском «Египте»:

И, томясь по Антонии милом,
Поднимая большие глаза,
Клеопатра считала над Нилом
Пробегающие паруса.

Так появляется в первом посвящении, обращенном к самоубийце 1913 года, тень Клеопатры, которая, как напоминает Ахматова в своих пушкинских штудиях, «прославлена как одна из знаменитых самоубийц в мировой истории».

Сто лет назад замечено (Ibrovac М. José-Maria de Heredia Les Sources des Trophées. Paris, 1923. P. 84–85; со ссылкой на исследование Raoul Thauzies 1910 года), что мотив «Антоний видит в глазах Клеопатры бегущие галеры» мог быть позаимствован из «Розы инфанты» Виктора Гюго, где рассказано о глубине глаз Филиппа II, задернутых слегка покровом из тумана:

…au fond de cet њil comme l’onde vitreux,
Sous ce fatal sourcil qui dúrobe a la sonde
Cette prunelle autant que l’ocúan profonde,
Ce qu’on distinguerait, c’est, mirage mouvant,
Tout un vol de vaisseaux en fuite dans le vent,
Et, dans l’úcume, au pli des vagues, sous l’útoile,
L’immense tremblement d’une flotte a la voile,
Et, la-bas, sous la brume, une ole, un blanc rocher,
úcoutant sur les flots ces tonnerres marcher.

Ср.:

В зрачках, чья темнота бездонней океана,
Ты ясно разглядишь среди морских зыбей
Неудержимый бег испанских кораблей.

(Перевод Вс. Рождественского // Гюго В. Собрание сочинений: В 15 т. Т. 13. М., 1956. С. 394.)

Появляющийся в самом зачине «Поэмы без героя» поэтический штамп «море, напомненное глазами» (как, например, о матери в ахматовской «Предыстории» или в есенинском «Никогда я не был на Босфоре») несет вослед своим французским предшественникам память о разгромленном флоте Антония при Акции и о поражении Непобедимой армады. Когда Ахматова говорит о строках «призрак цусимского ада / Тут же. — Пьяный поет моряк»: «Раньше „цусимского ада“ не было. Я извлекла его из пьяного и поющего моряка, в котором он всегда был. (Сравнение с цветком). Так развертывая розу, мы находим под сорванным лепестком — совершенно такой же», — она, возможно, не только указывает на предсуществование в сокровенном мотивном слое поэмы темы гибели эскадры, но и подбирает для разговора об этой теме образ смежный с тем, что у Виктора Гюго. Напомним резюме стихотворения из «Легенды веков» у Суинберна: «…такой венчающий цветок поэзии, как „La Rose de L’lnfante“ с его иносказанием о разбитой Армаде, воплощенном в образе сокрушенной флотилии уплывающих лепестков» (Swinbem A. Ch. A Study of Victor Hugo. N.Y.; London. 1970. P. 119).