От кочевья к оседлости

В радиаторе закипела вода. Машина стала. Люди выскочили из кузова, отряхиваясь от песка, разминали ноги. Дооху же уселся на бугорок, покусывая сухую травинку. Как нещадно палит солнце! Даже ему, человеку привычному, стало невмоготу. Он надвинул шапку на лоб, вытер платком лицо и руки. Через секунду пот снова заливал ему глаза. Зачем же его вызвали в аймак сейчас? Неужто снова предложат сменить место работы? Он ни за что не согласится. Ему и так, считай, крупно повезло, что удалось вернуться на оперативную хозяйственную работу. Он был из породы созидателей, и спокойный, налаженный быт, кабинетная работа — не по нем. Тогда, на руководящей должности, у него появилась хорошая квартира, к его услугам была машина, да и жалованье получал он солидное. А он скучал по ежедневной суете, по трудным задачам, по такой работе, которая захватывала бы целиком. И вот однажды ему повезло. На одном ответственном заседании зачитывалось письмо ЦК партии по вопросам кооперативного движения, В том документе наряду с именем председателя объединения «Труд» Хэнтэйского аймака упоминалось и имя Дооху, руководителя хозяйства «Развитие Гоби». Неловко почувствовал он себя: его считают одним из лучших председателей, а он уже давненько перестал им быть, сидит себе на тепленьком местечке и пожинает незаслуженные лавры…

— По местам! — зычно скомандовал водитель, и Дооху вместе с остальными пассажирами забрался в кузов.

…Всю ночь после того совещания не спалось Дооху. Многое он передумал, взвесил и утром, едва придя на работу, поставил вопрос о том, чтобы его заслушали на пленуме аймачного комитета партии. В то время в стране началось слияние руководства объединений с руководством сомонов. Отныне в каждом сомоне должно было стать одно объединение, а председатель его становился одновременно главой сомонной администрации. Для этого требовались люди, способные совместить в одном лице руководство объединения и руководство сомона. Исходя из этого, пленум поддержал инициативу Дооху и направил ею на работу в худон. Так он вторично стал председателем объединения.

Наконец почтовая машина прибыла в аймачный центр. Дооху не стал заходить в гостиницу, так как надеялся вернуться домой в тот же день, и сразу направился в комитет партии. В приемной первого секретаря, небольшой прохладной комнате с множеством цветов на окнах, секретарша, давняя знакомая Дооху, встретила его приветливо и без промедления провела в кабинет.

— Да вы насквозь песком пропитались! — усмехнулся секретарь, пожимая Дооху руку.

Дооху смутился — не успел привести себя в порядок, а следовало бы, но уж больно он торопился.

— Извините, товарищ секретарь. Зачем вызвали?

Секретарь зачем-то переложил на столе папки и, неожиданно нахмурясь, вдруг решительно встал из-за стола, подошел к Дооху, испытующе заглянул ему в глаза.

— Неприятные новости, товарищ Дооху. Но сперва я задам вам один вопрос.

— Пожалуйста, — озадаченно ответил Дооху, откидываясь на спинку стула.

— Дело это прошлое, но вот не так давно мы получили один сигнал. Позвольте вас спросить, всегда ли вы правильно составляли отчетность по количеству обобществленного скота? Я спрашиваю о том времени, когда вы были председателем объединения «Развитие Гоби».

Вопрос этот дался секретарю нелегко: Дооху был известен даже в Центральном комитете партии как один из лучших руководителей объединений, к тому же с тех пор, когда он работал в «Развитии Гоби», много воды утекло. И все-таки партийный долг секретаря — проверить сигнал.

Дооху сосредоточенно смотрел прямо перед собой, уронив на колени тяжелые кисти рук. Он и на стуле сидел, как в седле — ровно держа спину, расставив ноги.

— Сводки полностью соответствовали истинному положению вещей.

— Вспомните получше, — настаивал секретарь. — Не умолчали вы о случаях недостачи общественного поголовья?

— Поначалу случалось, но урон был незначителен, а после и вовсе прекратился. Поголовье скота стало неуклонно расти.

— Вы имеете в виду пятьдесят шестой — пятьдесят седьмой годы?

— Да. Помнится, в пятьдесят седьмом я заставил виновных возместить потери за счет их личного скота, и численность общественного стада не сократилась, а нерадивые наказали себя сами. Кстати, эта мера надолго отбила охоту у этих ловкачей лезть в государственный карман.

— Получается, вы засчитывали скот дважды — и как общественный, и как частный. Не так ли? — Секретарь вернулся за стол, не сводя пристального взгляда с Дооху.

— Нет! Двойной счет у нас никогда не практиковался. Если личный скот переходил в категорию общественного, то в качестве личного он больше не учитывался. Прошу не забывать, я — коммунист, и всякого рода подлоги — не по моей части.

— Знаю, товарищ Дооху, знаю. Затем я и вызвал вас для откровенного разговора. Однако заявление написано весьма основательно, с примерами, и я просил бы вас задержаться в аймаке дня на два-три.

— Это в самый-то разгар хозяйственных работ? — возмутился вдруг Дооху. — Покуда мы с вами будем разбираться в досужих вымыслах, в объединении действительно важные дела могут погореть.