От кочевья к оседлости

— И все-таки останьтесь. Видите ли, копия заявления поступила и в судебные органы. Мы вам верим, но отмахнуться от тревожного сигнала не можем, хоть он и относится к временам уже прошлым. Уверен, вскоре все выяснится. А пока идите и не тревожьтесь. — Голос председателя неожиданно потеплел, отчего тугой комок встал в горле у Дооху: он не переносил, когда его жалели.

— Ладно, — только и смог он ответить.

Дооху поплелся в гостиницу, не в силах совладать с наплывом мрачных дум и предчувствий. Ему выделили одноместный номер, где он сразу же улегся на скрипучую металлическую койку, надеясь уснуть, но сон не шел, и он провел ужасную ночь. Кто-то написал на него анонимку, возвел на него тяжелое обвинение. Утром, едва он умылся, пришел курьер из аймачного суда. Дооху даже не успел позавтракать.

После разговора в суде Дооху еще раз убедился, что главный пункт обвинения заключается в том, что он, Дооху, бывший председатель объединения «Развитие Гоби», подтасовывал цифры отчета, приписывая к поголовью общественного скота и тот, который был оставлен членам объединения в личное пользование. Дооху догадался: его подозревают в том, что он продолжает заниматься этим и в другом объединении.

— Нам придется тщательно проверить факты, — сказали ему в суде.

— Так проверяйте! — взорвался Дооху. — Хотя еще раз повторяю: тех, кто расхищал общественный скот, я заставлял возмещать потери за счет скота их личного хозяйства.

— Вы имели на это право?

— Безусловно.

— А вдруг потери имелись из-за неблагоприятных погодных условий?

— В таких случаях мы составляли соответствующий акт, засвидетельствованный ветеринаром и утвержденный правлением.

— Словом, вы отрицаете свою вину?

— Разумеется.

— Что ж, больше не будем вас задерживать. Работайте спокойно, мы все проверим, а о результатах сообщим вам.

Дооху возвращался домой с тяжелым сердцем. Что ж, иной раз жизнь преподносит и не такие сюрпризы.

СЕМЕЙНЫЙ РАЗЛАД

Озорной солнечный лучик скользнул в открытое тоно, оповещая о том, что время приближается к десяти часам утра. Мириады пылинок, сталкиваясь, разлетаясь, снова налетая друг на друга, пляшут в пронизанном светом воздухе — веселый, радостный ералаш. В душе Дамбия тоже мечутся, сталкиваются, борются друг с другом самые противоречивые чувства. Но до чего же мучительна эта душевная сумятица! Дамбию даже кажется, что все внутри у него заледенело, лишь где-то в самой глубине затаилась крупица тепла. Может быть, ей удастся растопить сковавший душу ледяной пласт.

Дамбий сидит в юрте, обхватив голову обеими руками, устремив взгляд в тоно, откуда струится сверкающий солнечный свет, но мир ему кажется не светлым, ликующим, а мрачным, погруженным в глубокую тьму. «Что же теперь с тобой будет? — спрашивает один Дамбий. — Ты одинок как перст. Жена и дочь покинули тебя. Дочку не вернешь, ее понять надо — она родилась под новым небом. У них своя дорога, у нынешних детей-то. Но жена, как она могла бросить мужа? Бедный ты, разнесчастный Дамбий!»

«Прекрати хныкать! — возражает второй Дамбий. — Если человек — не член объединения, это еще не значит, что его вообще надо вычеркнуть из жизни. Разве ты не честно работал, не сдавал исправно скот, молоко и шерсть по госпоставкам, не кормил свою семью? Все соседи тебя уважали. Жена ушла, говоришь? Она одумается и вернется, вот увидишь. Женщины часто горячатся, не надо принимать их всерьез».

«Эх, — не утешается первый Дамбий, — обидно мне стало, как с моим скотом обращались. Я, можно сказать, ночей недосыпал, куска недоедал, холил своих овечек, а они попали в руки к нерадивому Загду. Это ему не должно быть места в объединении, а не мне, честному труженику, который и скотину любит, и землю умеет обрабатывать».

При мысли о земле Дамбий словно наяву почувствовал запах свежеподжаренного ячменя, словно Бадам, жена его, готовит его любимое лакомство — жареные ячменные зерна, растертые с медом. Увы, жена покинула Дамбия, распалось его дружное, на зависть многим, семейство. Жена и дочь стали членами объединения, пренебрегли его супружеским и отцовским запретом. Пусть пеняют на себя! Он не отдаст этим строптивым даже самого паршивого ягненка. Он долго тешил себя надеждой, что объединение не примет их обеих с пустыми руками. Откажут им — вот и вернутся в семейное лоно. Но они не возвращались, и Дамбий, не утерпев, поехал на разведку. Первый, кого он встретил на нейтральной усадьбе, был бригадир Баасан.

— Послушай, Баасан, это правда, что моя жена принята в объединение? Или люди пустое болтают? — хмуро спросил Дамбий.

— Правда. Приняли ее, — закивал головой Баасан. — Мы всех, кто хочет работать, принимаем. Недавно на общем собрании за твою Бадам все проголосовали, я тоже руку поднял, выше всех тянул. Женщина она работящая, надо ее уважить. Теперь про вашу семью знаешь, как говорят: разделенная семья, или семейство на два дома — Произнеси эти слова другой, не Баасан, которого прозвали в свое время Туда-сюда, Дамбий, пожалуй, стерпел бы, но сейчас рассердился. А тот, лукаво подмигнув, вдруг пропел частушку: