От кочевья к оседлости

Оторвавшись наконец от окна, Дооху подходит к столу, бережно прикасается к красным пахучим лепесткам, и в памяти его всплывают подробности встречи с Владимиром Давыдовым. Казалось, прошло совсем немного времени с тех пор, как этот специалист-ирригатор приехал к ним в Гобийскую пустыню, кочевал вместе с аратами по самым отдаленным уголкам их края, ночевал в монгольских юртах, питался верблюжатиной, спал, завернувшись в меховое одеяло, пробирался сквозь песчаную бурю. О многом они тогда говорили, многое их сроднило.

И вот сейчас он, Дооху, сидит в уютном, светлом номере гостиницы и наслаждается покоем и тишиной. Впервые за время пребывания в Москве у него выдался свободный вечер, когда можно просто спокойно посидеть в тишине. Какая все-таки жалость, что они не встретились с Владимиром! Завтра утром он улетает в Ленинград.

Дооху машинально нажал на одну из нескольких таинственных кнопок на стене и тут же спохватился — ведь они предназначены для вызова кого-нибудь из гостиничного персонала. Спустя минуту в дверь тихо постучали. В номер вошла молодая женщина в белоснежном фартучке. В руках она держала поднос с бутылкой минеральной воды и двумя бутылками лимонада. Поздоровавшись, она поставила поднос на стол и, уже уходя, обернулась с порога.

— Вам не скучно? — спросила она. — Включите телевизор.

Уловив замешательство гостя, она сама повернула ручку переключателя и, слегка поклонившись, ушла. По телевизору передавали сегодняшний парад и демонстрацию на Красной площади. Камера выхватывала из толпы радостные, улыбающиеся лица, и опять Дооху жадно вглядывался в них — возможно же чудо!

В конце передачи передавали сводку погоды. По неистребимой крестьянской привычке Дооху насторожился. «В районе Горного Алтая продолжаются метели», — отчетливо произнес диктор. У Дооху перехватило дыхание. Если в советском Алтайском крае метель, значит, она быстренько докатится и до долины реки Халиун и помчится до самого Баян-Хонгорского аймака. Неужели начнется бескормица? С тех пор, как создано объединение «За коммунизм», ему везло — стихийные бедствия его миновали. Минуют ли и на этот раз?

Дооху лег, попытался уснуть, но тревожные мысли не давали покоя. Что делается сейчас в родном краю? Что предпринимают люди, чтобы спасти скот? Долго ворочался с боку на бок председатель, пока решительно не зажег свет. Часы показывали три часа ночи. Значит, в Монголии уже восемь утра. Интересно, можно ли отсюда дозвониться до дому? В списке телефонов возле аппарата он отыскал номер междугородней станции, нетерпеливо набрал его. На том конце провода ему немедленно ответили, и Дооху заказал Улан-Батор. Ему показалось, что он ждет неимоверно долго, на самом же деле прошло не более двадцати минут. Наконец в трубке раздался голос монгольской телефонистки.

— По какому номеру будете разговаривать? Назовите абонента, — профессионально быстро спросила она.

— Соедините меня с объединением «За коммунизм» Халиун-сомона Гоби-Алтайского аймака.

— А есть ли там телефон? — с сомнением спросила телефонистка.

— Вызывайте через аймачный центр, с ним у нас прямая связь.

Через несколько минут голос Дооху, озабоченный и чуточку севший от волнения, прорвался сквозь ветры и снегопад. У телефона оказался Зана, его заместитель.

— Это я, Дооху! — кричал председатель. — Отвечайте, у вас все в порядке? Метель метет?

— Седьмые сутки непогода, снег такой, что на улице глаза залепляет. Сил нет, как метет.

— Потери есть?

— Как не быть!

У Дооху упало сердце.

— Большие?

— По сравнению с другими не очень.

— Сколько именно?

— Еще точных цифр нет, но думаю, что немного.

— Я приезжаю на днях, а пока мобилизуйте все силы на борьбу с непогодой. До свиданья.

После этого разговора Дооху совсем спать расхотелось. «Если метель началась неделю назад, значит, запасы кормов уже на исходе. Наверняка этот чертяка Зана скрыл от меня правду, не захотел расстраивать. Неужели начался падеж скота? Когда я уезжал, страховых запасов кормов должно было хватить дольше, чем на семь дней. Если и впрямь начался падеж, так только из-за плохого ухода за животными».

Дооху неудержимо потянуло домой. Да, он уедет немедленно. Он просто не имеет права в трудную минуту находиться вдали от своих земляков.

Утром пришел сопровождающий его переводчик — жизнерадостный, улыбчивый юноша. Посоветовал поторопиться с завтраком. Им пора на аэродром — ведь Дооху не забыл, что сегодня они летят в Ленинград.

В буфете на этаже Дооху нехотя пил чай. Юноша присмотрелся к нему. Заметив воспаленные от бессонницы глаза, осунувшееся и посеревшее за одну ночь лицо, он всполошился — уж не заболел ли гость?

Дооху отставил стакан.

— Как было бы славно увидеть город на Неве, сынок! Только я в Ленинград не поеду. Срочные дела требуют моего присутствия дома. Беда у нас там, дзуд. — Переводчик понимающе кивнул. Страшное это слово — «дзуд» — бескормица во время снежной или пылевой бури.

Вечером того же дня Дооху вылетел в Улан-Батор, оттуда — в аймачный центр.