От кочевья к оседлости

— Не беспокойтесь, устроюсь как-нибудь здесь, — ответил Дооху. — Лучше скажите, часто ли у вас такие дикие вьюги задувают?

— Почти каждый день.

Завязалась беседа. Прибывшие принялись рассказывать, что в объединение вступили аилы, кочующие в трех разных сомонах: Баянском, Наранском и Тумэньском. Люди еще мало знают друг друга, их разделяет большое расстояние. Нужен сперва оседлый пункт. А вьюги да бураны — здесь дело привычное.

Словно в подтверждение последних слов, песок с силой забарабанил по северной стене юрты.

Старый Пил слушал этот разговор с открытым ртом. Как же это он опростоволосился? Думал, приезжие — люди посторонние, и наболтал им тут лишнего. Но вот он несмело вставил:

— Ветры в наших краях дуют, как тыщу лет назад, управы на них нет, сколько они земли вымели — хватило бы всю долину метровым слоем засыпать.

— Э, дедушка, погодите, настанет час, мы эти вьюги хорошенько обуздаем, приручим, если хотите.

— Приручите? — с недоверием переспросил старик. — Как же это, сынок?

— Найдем способ. Обсадим, к примеру, долину деревьями, они образуют мощный заслон воздушным потокам, и станет здесь тихо. А тогда и сады и леса насадим.

— Ой ли! — покачал головой Пил, но спорить не стал: рано или поздно председатель сам убедится, что на этой земле ничего не растет, одни колючки да карагана. Если саженцы посадить, ветер с ними живо расправится. Может, он думает — семенами? Тогда долго ждать. Ему, Пилу, во всяком случае, при жизни ни садов, ни лесов в этой пустыне не дождаться.

…Под вечер приехали секретарь ревсомольской ячейки, учетчик и другие. Их не удержала метель, собрались, словно одна семья у общего очага.

Слабый свет, днем проникавший в юрту через дымовое отверстие, потускнел и померк. Пил зажег две свечки. Дооху и Сурэн не уставали расспрашивать людей о состоянии нового хозяйства.

— Очир-гуай, может, вы скажете? — дотошно допытывался председатель. — Как скот обобществляли? Что за люди состоят в объединении, много ли аилов осталось за его пределами?

— Члены партии уже распределили между собой обязанности? — интересовался Сурэн.

Очир, секретарь сомонного исполкома, стеснялся новых людей, отвечал не сразу. От усердия на носу его выступили крупные капли пота. Вот он вытер лицо и полез в сумку. На свет появилась толстая ученическая тетрадь в клеенчатом переплете.

— По состоянию на 27 февраля 1959 года в объединении состоит триста пятьдесят один двор, тысяча сто человек.

— Вы лучше своими словами, Очир-гуай, — мягко попросил Дооху, — Цифры нам более или менее известны.

— В наше объединение народ пришел добровольно, — обескураженно помолчав, снова начал Очир, — однако, если копнуть глубже, кое-что вылезает наружу…

— Ну-ну, — подбодрил Очира председатель. — Людей побудили на то разные причины, хотите вы сказать? Понимаю. Одни пошли наперекор женам, другие поступили, как все, третьи сделали это вполне сознательно, не так ли?

— Верно, — обрадовался Очир и, отбросив официальный тон, заговорил горячо и быстро: — Собрали мы, значит, на общее собрание всех, кто подал заявление о приеме в объединение. Поименно зачитали список и утвердили его. Затем дали объединению название. Потом распределили обязанности, кто чем будет заниматься, обобществили скот. Вышел на этом собрании большой шум. Это когда встал вопрос о том, где быть центральной усадьбе. А затеял спор арат по имени Цамба. Он решительно потребовал, чтобы поселок был заложен в долине реки Сайнусны-Гол, то есть там, откуда он сам родом. «Это слишком далеко от аилов, которые кочуют в Баян-сомоне», — не менее решительно возразил Ханчин, уроженец этого сомона. «Торговец Ханчин, ты только и думаешь о собственной выгоде, — разошелся некто Баасан. — Я основал объединение, мои хотонцы первыми его образовали, значит, нам и выбирать, где быть усадьбе. В долине реки Сайнусны-Гол, вот что! И нечего тут реветь, словно стадо верблюдов». Баасана осадил какой-то толстяк, не помню его имени. Он заявил, что все это враки, что первыми начали создавать объединение его земляки, кочующие по ту сторону скалы Шонтон-Хад.

— На чем же вы остановились?

— Вопрос остался открытым, отложили до вашего приезда, дарга. Вот завтра поедем с вами по аилам, может, картина и прояснится.

— Решено, — сказал Дооху. — Какие еще проблемы? — тут же задал он новый вопрос, не давая Очиру передышки. Растерянно поглядывая на Дооху, тот продолжал рассказывать.

— Когда дело дошло до обобществления скота, несколько отсталых аратов не выдержали и забрали обратно свои заявления. Кто именно, спрашиваете? Пожалуйста: Лувсанпэрэнлэй, Дондив… Нашлись и другие.

— Чем они объяснили свой выход?

— Одно твердили: это, мол, дело добровольное, неволить их никто не имеет права. Разговоры пошли: «Надо бы успеть при жизни свою говядину съесть, покуда ее разные голодранцы не расхватали». Дальше — больше: отдельные араты, правда, таких очень мало, украдкой начали свой скот забивать и даже сбывать на сторону. Иногда аратки своих мужей к этому понуждают.