От кочевья к оседлости

Если верить календарю, в этих краях уже должна начинаться весна. Но весной даже не пахло, напротив, мороз поджимал так, что Дооху опустил уши у своей барашковой шапки и поплотнее закутался в теплый дэл. И все-таки промерз до костей, пока дорога не привела его в лощину. У первого же аила он туго натянул поводья.

Покуда привязывал коня, из юрты донеслись до него возбужденные голоса. Похоже, он приехал не вовремя: люди внутри шумно выясняли отношения. Дооху переступил порог и увидел, что хозяева не просто бранятся, но перешли уже к боевым действиям. Глава семейства бегал вокруг очага, стараясь увернуться от преследований своей достойной половины, пытавшейся дотянуться до мужа кочергой. Черное пятно сажи у плеча на его желтом шелковом дэле красноречиво говорило о том, что агрессивные поползновения женщины были небезуспешны.

Появление гостя хозяева обнаружили только тогда, когда он громко и настойчиво повторил свое приветствие. Как ни в чем не бывало супружеская чета дружно уселась у очага, пригласив вошедшего последовать их примеру.

— Не удивляйтесь, уважаемый, — сказала женщина, вытирая вспотевшее лицо и с трудом переводя дух. — У нас тут свои неприятности. Нам скрывать нечего.

— Что случилось-то? — участливо спросил Дооху, довольный, что в юрте воцарился мир.

— Знаете ли, в прошлом году сын у нас был осужден по одному пустяковому делу. Но ведь не век же парню в колонии сидеть, глядишь, скоро выпустят. Ну, я и берегла для него несколько голов скота… чтобы было ему, как вернется, с чего жизнь начать. А мой Цамба, — тут рука ее опять потянулась к кочерге, а названный Цамбой благоразумно отодвинулся поближе к двери, — от большого-то ума возьми да и вступи в объединение. Вот беда!..

— Что же тут худого? — удивился Дооху. В тепло руки и лицо у него стали отогреваться, и он с наслаждением расстегнул ворот, чтобы прогнать последние остатки холода.

— А что хорошего? — удивилась хозяйка, высоко поднимая редкие брови. — Он же и тот скот, что я для сына берегла, в общее хозяйство отдал. Вернется сынок — объединение назад скота ему не отдаст.

— Утихомирилась бы ты, Дэжид, — робко вставил Цамба, опасливо покосившись в сторону супруги.

— Вы добровольно вступили в объединение? — спросил председатель. — Что побудило вас это сделать?

— Ну да, ясно, что добровольно, когда иного выхода у нас не было, — забормотал Цамба. — Все вокруг вступили в объединение, рабочие руки взять неоткуда, а за скотом смотреть надо. У нас его было много, не пропадать же добру, вот и пришлось вступить… Вступили, как в полынью бросились.

— Снявши голову по волосам не плачут, — неожиданно запела Дэжид ту же песню. — А что бы мы делали, если во всей округе некого нанять овец пасти?

Она налила гостю чаю, предложила еду. Дооху наскоро выпил и засобирался дальше: ему все было ясно с этим семейством. Цамба вовсе не был таким недотепой, которым пыталась его выставить жена: когда в большом хозяйстве богача перестало хватать рабочих рук, он вступил в объединение, обобществив половину скота, а с другой половины ему, как члену объединения, государство скостило все налоги. Разве не выгодно? Но как же это проглядел Цамба, что часть лучшего их скота, который Дэжид мечтала передать сыну, попала в общественное стадо? Опростоволосился, бедняга! Супруга долго не даст ему забыть об этом.

Дооху распрощался с хозяевами и, сделав несколько коротких заметок в блокноте, направился к их соседям, Это было семейство торговца Ванчига. Хозяин аила с головой ушел в сборы — намеревался вскорости отбыть в аймачный центр.

— Вы, верно, только что из города? — словно невзначай поинтересовался он у гостя.

— Угадали, — ответил Дооху, замечая, как вдруг оживился хозяин. Ванчиг принял председателя за простого путника, поскольку, рассудил он, должностные лица в одиночку по незнакомым краям не шастают, а потому пустился на откровенность. Правда, он сперва поинтересовался, по каким делам занесло гостя в их края, но что-то насторожило Дооху, и он ответил уклончиво, что следует, дескать, по своим делам. Этого оказалось достаточно, чтобы Ванчиг спросил:

— Какие нынче цены в аймаке на овец?

Дооху украдкой оглядел убранство юрты. Чего только там не было — и ковры, и украшения, и хорошая посуда. Наверняка, хозяин барышничает, набивает карман за чужой счет. Предположение это разозлило Дооху, и он решил схитрить.

— Овцы на рынке в аймаке нынче не в цене. Предложение превышает спрос. Знаете, теперь многие пытаются продать овец, которые должны быть переданы в объединение.

— Я же говорила тебе, что не одни мы такие умные! — сердито бросила Ванчигу жена.

— Ну а все-таки, цены-то какие стоят? — настаивал хозяин.

— Да зачем вам знать? Или вы хотите продавать?

— Хочу и имею на то полное право. Все, что положено, я сдал в общее хозяйство, а личным хозяйством волен распоряжаться по собственному усмотрению.

— Тогда мы можем с вами сговориться. Сколько у вас голов на продажу?

— Десяток, и все жирные бараны. Отдал бы по сто пятьдесят.

— Значит, всего полторы тысячи тугриков?