От Копакабаны до Амазонки

«Национальное сознание народа просыпается и растет. Нация преисполнилась воли использовать на общее благо свои еще не разведанные богатства, влить жизнь в обескровленные конечности своего необъятного тела и занять в мировых делах место великой державы. Но чтобы осуществить эту волю, нужно ликвидировать колониальные формы, усугубляющие закоснение и нищету масс, — отживший сельскохозяйственный феодализм и мощные предприятия капитала янки. Бразилия желает быть национальной и социальной. Она еще не знает, надо ли ей становиться националистской и социалистической».

Глава XVII А САН-ПАУЛУ ВСЕ РАСТЕТ!

…Колониальная традиция вести сельское хозяйство как спекуляцию привела к тому, что Бразилия является теперь сельскохозяйственной страной без крестьян.

Рене Дюмон

Пальета поблагодарил и отвесил церемонный поклон: он навсегда сохранит эти четыре цветка в память о таком любезном приеме у столь очаровательной хозяйки. Губернатор благодушно улыбался; его жена быстро отвернулась, чтобы скрыть две выкатившиеся из глаз слезинки.

Лейтенант де Клие ввез кофе на Мартинику в 1723 году, и с тех пор хозяева французских владений следили за тем, чтобы ни единое зернышко не ушло за пределы их территорий. Вывоз семян был запрещен под страхом смерти.

Но вот за посредничеством в каком-то пограничном споре между голландцами и французами обратились к молодому обворожительному Пальете, занимавшему высокий пост в Белене. Любовь победила страх смерти, и жена губернатора на прощальном приеме накануне отъезда положила ему в букет цветов на память о разделенной страсти горсточку зрелых кофейных семян.

Кофейное дерево нашло в Бразилии свою землю обетованную и… заполонило ее. Начав с долины Параибы оно затопило Сан-Паулу, перевалило через плоскогорья Запада, остановилось ненадолго перед саваннами Мату Гроссу, завладело берегами Параны и отступило лишь в преддверии холодов Юга. Лес уступал под яростным натиском охотников за перегноем фиолетовой земли фантастического плодородия. Началась третья бразильская лихорадка — погоня за зеленым золотом: поднимается целина, вырубаются леса, сажаются плантации; если в одном месте не растет, идут дальше — чего-чего, а земли хватает. И разве она не призвана работать на человека? Плевать, что за спиной распаханная земля гибнет и эрозия приканчивает ее! Вперед, все время вперед — там ждут необъятные просторы и легкое богатство.

Первые колонисты возвращаются в город с набитым карманом, по их стопам идут другие, которых ждут новые гектары девственного леса: в течение пяти лет человек должен расчищать, сажать и ухаживать ради двух первых урожаев. Игра в кости! Первый урожай по четвертому году всегда невелик. И стоит заморозкам прихватить урожай пятого года, чтобы человек потерял разом все. Неважно, он пойдет дальше и начнет заново. Владелец земли занимается в городе торговлишкой или что-нибудь строит, он получает всего полторы тонны кофе с гектара, но ведь это ему не стоило ни гроша! И ой шлет за первой волной покорителей целины управителя и поденщиков. Поденщиков-европейцев, ибо кофе требует ухода, которого от раба пи в жизнь не добьешься, или же надо приставить к каждому надсмотрщика! Да и потом, с тех пор как Англия — главный организатор работорговли, получавшая больше всех прибыли, — поняла, что негритянская рабочая сила принесет ей еще больше пользы на месте, в Африке, и начала караулить в море работорговцев, рабы стали так дороги. Лучше уж нанять европейца, заинтересованного в уходе, поскольку он не получает никакого аванса и рассчитываются с ним будущим урожаем. Итак, империя принесла моду на «арианизацию», однако белокожие не могли разрешить всех проблем ни на кофейных плантациях, ни в шахтах, ни в освоении новых земель. Империя начала привлекать колонистов и сажать их на земли… они выродились, превратились в кабоклос, вернулись к натуральному хозяйству. В шахтах бунтовали немцы, тирольцы на строительстве дороги из провинции в Рио требовали от своего посольства приличного питания. В 1859 году германское правительство запретило эмиграцию в Бразилию. Иммигранты-ослушники пали жертвами пеонизма, немногие из 600 тысяч переселенцев с юга Италии, высадившихся с 1875 по 1900 год, сумели выбраться назад.