От Копакабаны до Амазонки

Кто знает, может, он вспомнил об информации, появившейся в серьезном официозе «Банна информа»: «Двадцать компаний в Бразилии располагают капиталом свыше десяти миллиардов каждая: двенадцать из них являются иностранными филиалами, шесть — правительственными и лишь две — собственностью бразильцев (в числе которых, конечно, и граф Матаразо)». Или он вспомнил о том, что бразильскую экономику контролируют десять банков, девять из которых — иностранные?

Ни одна самая развитая экономика на нашей планете не в силах сегодня выстоять даже на своей территории в соревновании с американским промышленным мастодонтом. Франция знает, что вся Парижская биржа не выдержит сравнения с возможностями одной только «Америкэн тэлеграф». Тем более молодая бразильская промышленность, как ей выстоять без поддержки? Лучше экипированные, рационализированные, спланированные, снабженные самой передовой техникой и богатым опытом, а главное — располагающие значительными капиталами, американские филиалы завладевают рынком, монопольно устраиваются там и довольно легко прибирают к рукам целые секторы экономики. Доходы быстро покрывают вложения. Мистер Белгуен, возглавляющий одну из самых значительных североамериканских групп в Бразилии, указывал: «Уровень прибылей в Латинской Америке необыкновенно высок… Он достигает 30–40 и даже 50 процентов годовых». То есть за два три года весь вложенный капитал оправдывается, возвращается в долларах назад в США, а затем продолжает обирать бразильскую экономику.

Напомним, что, по данным североамериканского экономиста Эндрью Гюнтера Франка, в 1947–1960 годах в Бразилию было ввезено 1 миллиард 814 миллионов долларов, а вывезено 3 миллиарда 481 миллион. Каждый доллар, вложенный в Бразилию, приносит, таким образом, ежегодно почти два.

Последствия не заставили себя ждать: контроль над значительной частью национальной экономики, обесценение монеты и инфляция, удушение местной промышленности… не считая давления как на экономическую, так и государственную политику страны.

За несколько дней до своей гибели президент Кеннеди заявил в Чикаго: «Из десяти долларов, что мы даем в долг, девять возвращаются к нам в форме заказов». Он пытался сломить сопротивление конгресса, не желавшего голосовать за кредиты закона о помощи, пытался бороться с американофобией в Латинской Америке, явившейся результатом настойчивого желания громогласно представить то, что является классическим вывозом капитала, поиском отдушины от затоваривания и политическим давлением — в виде великодушных благодеяний. Это не одно и то же. Линкольн не заблуждался на сей счет, но сегодня средний американец часто считает требования обездоленных народов уловкой для того, чтобы выманить еще больше.

Джон Фицджеральд Кеннеди вводил новшества не только в этом плане.

Сегодня с волнением вспоминают о его требованиях провести аграрную реформу, его осуждение военных диктатур, о критике Ласерды проправительственной печатью, о том, что с приходом к власти президент продал все свои личные акции частных компаний и заменил их облигациями казначейства, о судебном разбирательстве, которое он возбудил против шестидесяти гигантов американской экономики, обвинив их в нарушении антитрестовского закона, — это почти те же фирмы, которые преследовал Франклин Делано Рузвельт во время второй мировой войны… и которые мы находим сегодня в Бразилии, представленные родственниками или филиалами.

Я жду в Сан-Паулу телефонного звонка. Пионеры кофейных плантаций и их потомки не растеряли мышц и энергии, очутившись в пружинистых креслах административных советов. Самые предприимчивые идут на штурм Мату Гроссу, где князь Ренье уже владеет территорией большей, чем княжество Монако, а Рокфеллер — несколькими сотнями тысяч гектаров. Я жду звонка от одного из освоителей целины, прочно устроившегося в джунглях и перевезшего туда за дикие деньги даже аптекаря. В собственном трехместном самолете он без конца летает между Сан-Паулу и своими плантациями. Однажды он случайно пролетел над неизвестным дотоле стойбищем индейцев. Он долго кружился над ним, сбросил немного продуктов, которые всегда берет с собой… и вернулся через неделю. Несколько раз делал вид, что садится, взмывая в последний миг над верхушками деревьев. Знак был понят: за три недели работы индейцы расчистили площадку для самолета, но она вышла кривой, как птичий след. Сесть невозможно. Индейцы это поняли и выровняли полосу. С тех пор каждый месяц он прилетает к ним, завозит топоры, спички, соль. Он обещал в следующий раз взять меня с собой. Но его задерживает поломка в моторе, а прежде-чем пуститься в полет над зеленым безмолвием, лучше уж лишний раз убедиться, что все механизмы в идеальном порядке. В прошлом году упали инженер и два его спутника. Почему? Так никто и не узнал. Сверху нельзя было различить проглоченный лесом самолет. Совершенно случайно, уже несколько месяцев спустя, были обнаружены трупы; оказалось, что инженер вел разговор со смертью сорок два дня, записывая все в бортовой журнал.