От Копакабаны до Амазонки

Сегодня, как и вчера, власти действуют постепенно; они опираются в своих начинаниях на передовые районы, ждут, приноравливаются и постепенно, понемногу вводят новшества, подрываясь таким образом под бастионы отсталости. К громадному экономическому и социальному различию добавляются еще расстояния, которые не покроешь разом и которые требуют большого заряда, чтобы сохранить порыв: когда северо-восток полыхает, юг еще переваривает! когда юг охвачен пламенем, северо-восток уже сломлен и не в силах подняться. До сегодняшнего дня центральная власть призвана умерять, уравновешивать, сводить воедино противоречия и противоположности, от этого и происходят необъяснимые для заграницы неожиданные скачки и повороты, когда, казалось бы, возможное становится вдруг невыполнимым, а невероятное приобретает достоверность. Отсюда тоже — и это немаловажно — убеждение, что насилием ничего не добиться. Оружие здесь показывают не для того, чтобы им пользоваться.

В 1831 году император Педру I объявляет торговлю неграми вне закона и освобождает всякого раба, впервые вступившего на бразильскую землю. Ввоз продолжался, но Юг уже имел первое преимущество перед Севером. В середине века в Минасе число свободных негров уже превышало число подневольных. В 1866 году император отпустил всех своих рабов. В сентябре 1871 года по инициативе Педру II конгресс принял «Леи ду вентри либри», за который так ратовал маркиз Рио-Бранко[80]. Посол Соединенных Штатов, присутствовавший на дебатах, поднял один букет и сказал, обращаясь к аудитории: «То, что стоило моей стране войны, заканчивается здесь розами…» 13 мая 1888 года княгиня д’Эу, регент империи, подписала в отсутствие своего отца «Золотой закон», два параграфа царственной простоты:

1. Рабство отменяется в Бразилии со дня принятия этого закона.

2. Все указы, противоречащие этому, упраздняются. Восторженная неистовая толпа вышла на улицы Рио;

Жозе де Патросиньу бросился на колени перед княгиней, а мрачный премьер-министр Котежипи пророчески шепнул: «Ваша светлость, вы выиграли партию, но проиграли трон…» Фазендейрос отвернулись от короны. В ноябре 1889 года императорская семья отправилась в изгнание.

Сегодня, не считая крохотной верхушки света, особенно чопорной за недавностью своего появления, сегрегация никак не проявляется. Если бы предрассудков не осталось, это было бы чудом; они живут, слабые, правда, но живут. Мы выходили с Леонидасом из квартиры одного поэта и столкнулись на лестничной клетке с разряженными юношами и девушками. Из распахнутой двери в соседнюю квартиру неслась джазовая музыка и шарканье ног танцующих. Отец и мать у входа встречали гостей: день рождения их младшей дочки. Мы улыбнулись их радости, и они пригласили нас с Леонидасом зайти потанцевать и повеселиться с ними. Приветливая Бразилия, где двери всегда открыты для всех!

Мы отказывались, они настаивали. После я спросил Леонидаса, почему они так легко пригласили нас, несмотря на его темную кожу. «Конечно, к неграм существует предубеждение, — ответил он, — но не к цвету кожи, нет. Недолюбливают наши манеры, наш язык. Это не расовое чувство, а опасение, что мы не сможем как следует себя вести, что мы будем грубить, хамить. Но как только видят, что мы хорошо воспитаны, культурны, тут уже все. Они сразу поняли, что ты иностранец, а я был с тобой, я говорил на твоем языке, мы были друзьями, цвет кожи здесь не имеет значения».

Наследие рабства не давит, в этом надо отдать должное этому народу, показавшему беспрецедентный пример Новому Свету. Здесь как бы иллюстрируется утверждение Жана Ростана: «Расистские теории являются произвольными построениями, основанными на примитивной тенденциозной антропологии».

«Там, где смешиваются расы, выбивается ключ культуры», — писал Ницше. Я не знаю, смешение ли рас породило здесь в человеческих отношениях нежность и, очарование, сердечность и уважение, чувство компромисса и настойчивость, дало красоту женщинам и мужчинам, но, поскольку самолет на Мату Гроссу никак не собирается лететь, я складываю блокноты в чемоданы, сожалея о том, что должен покинуть такую нежную и страстную, такую громадную и противоречивую, но единую Бразилию, единую даже в своих двух лицах — вчерашнем и сегодняшнем, что предвосхищает завтрашнее.

Я ни разу не почувствовал себя здесь иностранцем, чужим или отвергнутым. Никогда мне не было так легко быть человеком и жить. Разве мог я подняться по трапу «боинга» Эр Франса и не взглянуть в последний раз на заснувшую бухту Тижука и захватанный, но реальный символ — Сахарную голову?

Доход на душу населения на Северо-Востоке по-прежнему составляет 35 франков в месяц… надолго ли?

После моего приезда «Ханна корпорейшн» хотела утвердиться концессией на громадном месторождении железа в Минасе, но была отвергнута усилиями правых фабрикантов и левых националистов. Новая Бразилия понемногу теряет связь со старой.