От Копакабаны до Амазонки

Мигель Араес всего лишь несколько недель занимает губернаторское кресло. Бывший мэр Ресифи, он впервые со времени высадки португальцев побил, правда незначительным большинством голосов, кандидата сахарозаводчиков. Не принадлежа ни к одной политической партии и называя себя одновременно сторонником национализма и независимости, знаменитый своей неподкупностью и окруженный кучкой энергичных администраторов, познавший успех в строительстве народных домов, водопроводов и создании медицинских учреждений в бедных кварталах, он занял свое место с большинством в несколько тысяч голосов лишь благодаря коалиции беднейших и средних слоев населения. Сегодня он ведет открытую борьбу: не может идти и речи о том, чтобы разоружаться[54].

В сумерках я поднимаюсь на десятый этаж: новый секретарь по финансам Пернамбуку не мог раньше выкроить для меня получаса. Молодой, возможно, нет и тридцати. Изнуренное лицо, воспаленные глаза, буквально шатается от усталости. Два месяца кряду он пытается навести порядок в неразберихе, оставленной предшественниками. Неразбериха такова, что сейчас уже невозможно доказать, кто уплатил, а кто не уплатил налоги. Ясно одно: в последние годы налоговые сборы неуклонно уменьшаются. Жейто, вздыхает он. Но несколько черт все >кс вырисовываются: основную часть налогов составляли обложения заработков батраков. Коммерсанты ускользали от уплаты. А ведь в одном только Ресифи зарегистрировано около десяти тысяч торговцев. 5 тысяч из них перепродают на улицах или разносят по квартирам апельсины и застежки-молнии… Они зарабатывают не больше десяти тысяч крузейро в месяц (70 франков), да и 5 тысяч остальных — лавочников — на 95 процентов вряд ли кладут в карман в два раза больше. В действительности же псе 10 тысяч целиком и полностью зависят от 50 оптовиков, которые забивают склады, спекулируют, ломают цены, гноят товар на городских окраинах, но ни разу не внесли пи гроша налога. Сахар? Он смеется над моим вопросом, как над удачной остротой. До чего ж я наивен! Единственно, кто платит регулярно и в срок, — это промышленный сектор, текстильные фабрики, те, что не связаны с сахаром. Вот доказательство: за один месяц, как он вступил и должность, сумма налогов возросла вдвое.

Чего же удивляться, что латифундисты отваживаются па смертный бой!

— Какие расходы намереваетесь вы сократить?

— До последнего месяца 80 процентов налоговых сборов поглощало содержание чиновников. Из них две трети, назначенные нашими предшественниками, абсолютно не нужны. Мы можем сокращать только по этой статье, и все. Но нельзя! Это значило бы своими руками плодить нищету. Проект крайне непопулярен. Лучше уж прижать тех, кто уклоняется.

Два бразильца предлагают поглядеть Ресифи, пройтись наугад без всякого плана по улицам и сплетениям переулков: квартал особняков, длинные низкие виллы, собственные бассейны, здесь обитает мадам X., которая летает выбирать себе корсажи в Нью-Йорк… А где Кокуе? Одна наша знакомая преподает французский язык, может, зайдем к ней в лицей, это в десяти минутах, мы уже почти рядом… С удовольствием, но вначале Кокуе. Хорошо…

Я хочу вылезти из машины. Я настаиваю. И поскольку мои просьбы остаются без ответа перед любезными, но непреклонными улыбками, я открываю дверцу и вытягиваю обе ноги наружу. Так мне удается рассмотреть вблизи квартал Кокуе, пройдясь по которому посол Шовель слег в постель.

Я бреду по залитым черной грязью улицам, два шага вправо, два — влево, стараясь не ступать по лужам. Машина подпрыгивает в десяти шагах сзади. Местами между двумя бараками все пространство залито сероватой водой, и я прыгаю или же балансирую на доске, переброшенной через рытвину. Несколько поросят, черных, как арденнские кабаны, с хрюканьем возятся, зарывшись в грязь.

Даже не взглянув на нас, проходят двое ребятишек. Полуголые, ноги, как палки, вздутые животы, дети идут с помятыми жестяными коробками на голове к общественной колонке — недавнему новшеству губернатора Араеса — набрать немного воды. Серьезные, замкнутые, белоголовые и черноволосые, метисы со светлой кожей и белые с примесью негритянской крови, со взрослыми, изборожденными морщинами лицами. Они уже познали всю тяжесть жизни. И в очереди у колонки никто не смеется, не задевает соседа. Умеют ли они вообще смеяться?

Справа и слева — трясина лагуны, черная, как кофе или мазут. Болота…

Иногда вдруг в проеме лишенного ставень и стекол окна покажется женская голова или в амбразуре, служащей дверью, мелькнет фигура мужчины. Ни проблеска любопытства на лицах) ни хотя бы тени интереса. Полное безразличие, пустой взгляд.

Заворачиваю за угол в переулок — он пустеет. Останавливаюсь, чтобы сфотографировать, — даже детишки убегают. Чем дальше, тем безлюдней. Впереди и позади меня перенаселенный Кокуе с осуждающим достоинством закрывает лик.

Я иду, окруженный враждебным безразличием впервые со дня приезда в Бразилию.