Холодильник платил рыбакам по 60 крузейро (0,4 франка) за килограмм. Французские торговцы лангустов из Бретани покупали их по 400 (2,8 франка), то есть в 7 раз дороже. Холодильник, дочернее предприятие крупного американского банка, остался пустым.
Лангусты, которых скупали всю жизнь по 0,4 франка за килограмм, а продавали в 50 раз дороже — по четыре доллара — на американском рынке, уплыли на французское судно, стоявшее на границе территориальных вод. Ну как мог бразильский коммерсант, разбогатевший за один год торговли, perder essa boca sefn fazer barulho — буквально: «выпустить кусок изо рта и не поднимать шума»? Он натравил двух депутатов, те напустили прессу, пресса поддержала, вмешался парламент… и никто, кроме инициаторов скандала, уже не помнил, из-за чего разгорелся сыр-бор, дело приобрело ярко политическую окраску. Слева бушевали против вторжения новых иностранцев: черт подери, хватит с нас одних американцев! Справа голоса разделились: одни вступились за права холодильника, другие бесились против иностранного вмешательства. Весть о прибытии французского военного судна слила враждующие голоса в дружный хор. Продолжение известно.
Менее известна подоплека дела, которую раскрыл мне один журналист в пустом коридоре акционерного банка в Ресифи. Во-первых, снимок французского военного корабля, шедшего к берегам Бразилии, доставил не бразильский самолет. Во-вторых, оказывается, со стоимости каждого килограмма отправленных в США лангустов удерживалось с молчаливого согласия отправителя и получателя 20 процентов. Эти 20 процентов в долларах не возвращались в Бразилию, а оседали в одном из манхэттенских банков на счете отправителя. Государство лишалось таким образом валюты, да и налогов тоже. Президент Варгас незадолго до самоубийства приказал начать официальное расследование фактов утаивания валюты в товарообороте Бразилия — США и при обратных расчетах США — Бразилия. В обоих случаях речь шла о выкачивании долларов из платежного баланса страны, а следовательно, о девальвации крузейро. Между прочим, журналист сравнивал цифры, заявленные при регистрации сделки в американском департаменте торговли, с одной стороны, и цены, заявленные в бразильском консульстве в Штатах. Сравнение выявило, что всего за полтора года от Бразилии этим путем было утаено только при расчетах в одном направлении 150 миллионов долларов. Та же система действовала и в обратном направлении.
Уже поздно, к тому же я заблудился. Неточный адрес или мое дурное произношение? Но антикварной лавки не было либо уже нет. Дергаю несколько звонков — высунувшимся любопытным физиономиям ничего не известно об антикваре. Внимание привлекает длинное заколоченное строение. Может, там? Антиквар сидит дома, а в лавку можно зайти с другой стороны? Обхожу кругом — ничего. Невидимый с улицы садик, густые кроны, почти сливающиеся с темнотой, деревенская тишь. Но во тьме приплясывают две светящиеся точки. Подхожу. На земле, привалившись к стволам, сидят десятка два женщин и мужчин, почти неразличимых в ночи, лишь слегка виднеются светлые платья да мои шаги отдаются на скрипучем гравии.
Ни одна из теней не шевельнулась, ни одного жеста. Ни враждебности, ни любопытства. Равнодушное ожидание.
Спрашиваю про антиквара. В ответ рассыпается женский смех. Называю себя — несколько теней подходят ил иже, расспрашивают, я отвечаю. Оказывается, я прервал собрание студенческой коммунистической ячейки, они смеются. Да, их партия запрещена, но никто не преследует. Ограничения главным образом во время выборов. Нельзя проводить открыто конференции и собрания. Нет, их газеты издаются нормально. Да, в профсоюзах у них крепкие позиции. Чем занимаются сейчас? Обучают неграмотных. Они учат вечерами читать и писать миллионы избирателей, лишенных доступа к урнам, разве это уже само по себе не программа? Конечно. Их основные принципы? В первую голову — поддержка отечественной индустрии. А крестьянство? За три года в земельные профсоюзы вступило 400 тысяч человек — большое начало. Что скажете о депутате Жулиане? Он был инициатором движения, но организатор из него никакой. Проекты аграрной реформы? Хотят, чтоб и волки были сыты, и овцы целы! Сплошные уступки. Высокая сутулая фигура склоняется надо мной, и рокочущий бас покрывает голоса: «Давайте я отвезу вас в отель, у меня здесь машина». Голос дружеский, но в бархатистом оттенке слышится твердость. Я не отказываюсь, и он везет меня двести метров до отеля. Когда я беру у портье ключ, соображаю, что даже не запомнил его лица.