От Копакабаны до Амазонки

Но вот, перевалив через насупь железной дороги, я попадаю в тихое место и, пока мое появление не стерло еще все признаки жизни, обращаюсь к удивленной паре. Он лет тридцати, босой, сквозь распахнутую рубаху просвечивает худое тело; она несомненно моложе, но такая же тощая. У обоих одинаково холодные глаза — глаза, свидетельствующие о длительном голодании лучше, чем анализ крови, лишенной гемоглобина.

Его работа: переносит на голове ящики, ящики с апельсинами либо кирпичами, что удается найти, бродя по городу. А она? Ловит крабов в отлив, их единственную пищу, и ведет хозяйство в доме. Оба они, сразу видно, следят за чистотой.

Сегодня они еще ничего не ели, хотя уже два часа дня. Вчера их покормил друг. Фасоль и рис, каждому по чашке. И все? Все. Но позавчера мать, его мать, пригласила их в гости. Они поели один раз, зато славно, да, по ломтику мяса. Мать стирает белье в богатой семье, вот опа и помогает. А сегодня? Сегодня они пока не знают. Он пойдет в центр, может, найдет что-нибудь потаскать. А жена, жена пойдет половит крабов. Да, они почти каждый день едят крабов.

В этих болотах человек и краб живут за счет друг друга. Краб, черный и липкий, жиреет у порогов хижин, поедая отбросы человека, а голодный человек ловит его у своего порога, чтобы облегчить резь в желудке.

Сколько их, тощих, как крабы, мужчин, женщин, детей, в Ресифи да и в одном этом Кокуе, раскинувшемся на многие километры, сколько их?

Набежали женщины, за ними идут мужчины, со всех концов появляются детишки. Подбегает молодая мать с ребенком, завернутым в газету.

Молча смотрят на меня с тихой мольбой во взоре. Все до одного исхудалые, кожа да кости, стеклянные глаза, но отрепья опрятны и удивительной чистоты.

Мне неловко, неловко за то, что я сыт, что я хорошо одет и обут, неловко, что мне нечем поделиться с ними, неловко выспрашивать их, ворошить эту тщательно прикрытую нищету.

Какой-то мужчина тянет меня за рукав: «Я работал восемь месяцев на заводе. Я умею работать».

— И больше не работаете?

— Нет, я был болен… а тем временем мое место заняли… но сейчас я здоров.

Вмешивается какая-то женщина:

— Моего мужа нет, но он сейчас подойдет. Подождите его. Он тоже умеет работать… и у нас четверо детей.

Теперь уже меня обступили со всех сторон, виснут на руках, дергают за полу пиджака, за брюки:

— Господин, вот идет мой отец, не уходите!

— Я выдержу по десять часов в день!

— Сеньор, сеньор, я буду вам благодарен всю жизнь!

— Какой завод вы собираетесь строить?

И тут только я с ужасом понимаю: они меня приняли в своей отчаянной жажде найти работу за некоего промышленника, пришедшего нанимать людей. Мысль безумная, несбыточная… но своими нескромными вопросами я вызвал этот взрыв надежды. Столько тянущихся рук, столько тревоги, столько одержимости, толкотня… и все из-за нескольких рабочих мест, которые я мог бы предложить.

И я убежал, объятый стыдом и бессилием. Я бежал до самой машины, стоявшей метрах в ста поодаль. И когда она трогалась, я увидел, как от сбившейся растерянной толпы отделился человек с пылавшим гневом лицом и прокричал мне, молотя кулаком по воздуху: «Так ты приезжал изучать для науки нашу нищету, да?»

И он плюнул.

Они тоже бежали из деревень, затерянных в глубине страны, как люди сертана бегут в Рио или Сан-Паулу, либо в Бразилию в надежде попасть на стройку или же в Паулу-Афонсу и Трес-Мариас. Нет ничего хуже, чем осушать топь по краям сахарных плантаций или поднимать пустоши. Но хуже или лучше, это всегда голод, все тот же голод.

Если собрать вместе всех отверженных Ресифи, выйдет седьмой по величине город Бразилии. Жозуе де Кастро отзывается о городских и сельских парнях одной фразой: «Две трети из них постоянно недоедают, а одна треть пребывает в состоянии хронического истощения. У них больше не осталось желудков».

18 миллионов нордестинос не пьют молока, 23 миллиона не знают, что такое куриное яйцо. К 33–34 годам в среднем они угасают. От изнурения.

И Жозуе де Кастро, придирчиво изучив статистику производства и потребления, выносит диагноз: «Режим их питания приближается к рациону концлагерей».

Они едят очень мало, да и то только муку и соль либо же крабов, бобы. Они едят плотную, тяжелую и однообразную пищу. И вот дети бегают с раздутыми животами, переполненными водой, на грани водянки. Им не хватает всех основных витаминов и минеральных солей: кальция, железа и йода. Они волочат ноги, недоразвитые и анемичные. Анемию ко всему еще усугубляют сосущие кровь кишечные паразиты.

Правда, хотя детишки и маленькие и худущие, среди них редко увидишь искривленных: кожный фотосинтез устраняет рахит, давая в обилии витамин Д взамен отсутствующего в пище кальция. Они пьют свет, они насыщаются солнцем.