Машина притормаживает у обочины.
— А ты знаешь, что менты — это я?
Еб. Тво. Ю. Мать.
Интермедия между основными действиями спектакля, заявленного на афишах, как «День рождения Павлика только раз в году». Хватит событий, хватит, хочу к Маше и покурить, больше ничего.
Серый барабанщик, борзый, как Машина собака, интересуется:
— Удостоверение есть?
Затылок вынимает из-за пазухи широких штанин дубликат бесценного груза в красном оформлении, обмахивает им мое вспотевшее лицо.
— Что мальчики, допрыгались?
— Это ты сейчас допрыгаешься! — с этими словами Серый распахивает дверь и пускается наутек в ущелье между домами. Оросив заднее сидение «копейки» несколькими каплями пота и измельченной травой, объемом в четыре косяка, я выскакиваю следом и бегу в заданном предыдущим спринтером фарватере. Сзади хлопает дверь, шаги в мою сторону. Потом тишина (остановился?), шаги удаляются.
Через три минуты скамейка перед незнакомым домом, два широкораспахнутых рта. Человек дышит легкими. Мы дышали тяжелыми. Сердце размером с грудную клетку. Серый барабанщик утирается снегом. Я беру с него пример, и остужаю самоварную рожу нулевой температурой.
— Я знал, — произносит Серый, отдышавшись, — что он машину не оставит.
— Откуда? — спрашиваю я, массируя щеки сырьем для производства снеговиков.
— Да по нему видно. Ему в лом бегать.
— Хуев мент. Зачем я ему деньги вперед отдал? Пакет жалко.
— Забей, — Серый встает со скамейки. — Нам повезло. ПО-ВЕЗ-ЛО.
Серый барабанщик, наркоман и каратист, борзый, как Машина собака, идет, расправив плечи. Уникальный экземпляр питерского андеграунда, мой личный комиссионер по сбыту конопли. Я завидую его самоуверенности. Он продает хэш в «Там-таме», разруливая возникающие в этой связи ситуации. Получает пятьсот рублей с пакета, я получаю две тысячи. В этом бинарном союзе мы нужны друг другу. Мы довольны устаканившимися между нами relationship.
Не доходя до проспекта Ветеранов, ныряем в какой-то подвал, где я наконец забиваю жирный косяк. Зерна взрываются, трескучая канонада игрушечных пушек, глубокий вдох. Обертка «Нож для фрау мюллер» чуть помялась. Я еду к Маше. Все будет окейно.
Отрезок семнадцатый
Я все меньше старался курить, все больше пить. Горло першило. Поршень языка гонял туда-сюда слюну, пытаясь использовать ее как смазку. Не помогало.
Есть такие маленькие объявления на стенах (сниму-продам-куплю-сдам), а внизу бумажная лапша, нарезанная ножницами. Ее следует оторвать, если информация заинтересовала. На кусочке бумаги, величиной с полпальца, как раз умещается номер телефона. Перекурившись и перепившись, я нарвал бумажной лапши, и пытался просунуть ее в ларек, уверяя, что это новые деньги.
В училище травой не торговалось, хотя это был самый простой способ поменять ее на деньги. Не хотелось быть застуканным кем-то из учителей или мастеров. Это, во-первых. А во-вторых, в-третьих, в-четвертых, трава была слабенькая — бывалым людям не продашь. А лохам можно и зверобой втюхать. В фильме «Экстази» (не путать с романом Уэлша) героиня продает на вечеринке аспирин, и народ колбасит с аспирина не хуже, чем со «скорости». Там есть замечательная сцена, когда молодые люди сидят в машине, приняв по таблетке, и ждут прихода, дабы выяснить — стоит им брать еще или нет. Квазедилерша сидит рядом и подначивает их:
— Да ты подожди немножко, сейчас тебя накроет.
И тогда один из маменькиных сыночков начинает вещать о том, что его действительно накрывает, еще как накрывает. Опьянение водой в Астрахани — из той же серии.
Приходилось придумывать разные варианты, чтоб продать свою травку, но не от своего имени. Для этого я выцеплял в училище каких-нибудь столяров-первокурсников, которые еще молоток толком держать не научились, но уже горели желанием покурить чего-нибудь зажигательного в самом широком смысле этого слова. Разворачивался план действий.
Хэш есть.
Но не у меня.
У друга.
Который живет в моем районе.
Можем съездить после (во время, вместо) учебы.
Только покажите сначала деньги.
Отлично, тогда поехали.