После чего я звонил какому-нибудь своему приятелю и говорил:
— Ты будешь дома в течение получаса?
— Буду, — отвечал приятель.
— Я к тебе зайду.
— Зачем?
— Ни за чем. Просто зайду и выйду. Ты, главное, дверь открой.
— ???
— Жди.
Мы ехали к мифическому дяде Вове, у которого есть турбо-мега-ультра-хэш. По дороге я сооружал у себя в голове историю, которую выдавал маленькими порциями, для лучшей усвояемости собеседников. История эта, как правило, тоже имела изначальный план.
Хэш у дяди Вовы просто улетный.
Собирался в Чуйке (Чуйской долине).
К дяде Вове со всего города приезжают.
Поэтому он фильтрует посетителей и обслуживает только постоянных клиентов.
Я — постоянный клиент.
Поэтому мне он верит.
А вам не поверит.
И вообще, лучше вы со мной в квартиру не ходите.
Да вас и не пустят.
В парадняке подождете.
А то, блин, кругом менты, не знаешь откуда подставы ждать.
Таким образом к моменту нашего прибытия на место, ведомые мной покупатели были окучены. Мы заходили в подъезд, поднимались на нужный этаж, но покупателей я заставлял подниматься этажом выше и ждать. Можно было, конечно, оставить их ждать на улице, но хотелось достигнуть максимального эффекта правдивости и достоверности ситуации. А для этого требовалось, чтоб прозвенел звонок, чтоб открылась дверь, чтоб я зашел, дверь закрылась, дверь открылась, я вышел, дверь закрылась — и все эти подвижки на слуху у клиентуры.
Прямо здесь на лестнице я отдавал им пакет (деньги брались заранее), и счастливые дети бежали за Беломором, чтоб поскорее забить косячок. И они были довольны! На следующий день я интересовался их ощущениями и получал самые восторженные отклики. Овцы целы, волки сыты.
Легенда о неких точках, где торгуют лучшим хэшем, и куда вхож я, и не вхож более никто иной, постепенно обросла нужными рецензиями.
В «Трубе» я все-таки рискнул опять поторговать. Пакеты хранил с той стороны Казанского собора, которую Воронихин так и не достроил. Это такой городской закуток, оазис, где водитель троллейбуса № 17 делает привал, бежит оросить унитаз скопившейся в организме влагой. Здесь тишина, покой и невзрачный дом хмурится своим фасадом в сторону прохожих. Бутики выставили напоказ модные шмотки.
Люди находились. Всем хотелось курнуть. Дунуть. Задуть паровоза. Взорвать косяк. Осторожность стала моим верным спутником. Я уже не ходил ни в какие подворотни, сам ставил условия: где и как встречаемся. Они приходили — разные, покупали и отваливали. Я считал деньги. Их получалось не так много, как могло бы быть. Но и на том спасибо астраханскому краю.
В училище все шло своим чередом. Повезло с мастером — он действительно пытался научить нас не просто колотить скворечники, а резать дерево, как будто это живая плоть, и от того, насколько правильно ты с ней обращаешься, зависит то, насколько оно тебе отдастся. На первом курсе я сделал стол. Немного резьбы, две точеные ноги, стандартная столешница. В мастерскую зашел приятель мастера, увидел результат моих усилий в деревянном воплощении и спросил:
— Сколько?
Его интересовала цена. С того момента я понял, что мама моя не ошиблась, отправив меня учиться на столяра. Мастер пытался совместить приятное с полезным — подкидывал халтуры. На квартирах у его знакомых мы приводили в божеский вид двери, шкафчики на кухне, туалете. От убогих хрущевок до элитных квартир в центре города. Деньги за работу платились ему, он выплачивал нам нехилый процент. Таких работников в группе было человек пять от силы. Чтобы попасть в число избранных, требовалось найти с мастером общий язык, и чтоб не было синдрома рукожопости, убийственного для столяра. Уже потом, благодаря одной из таких халтур, я попал в институт без экзаменов.
Были еще и официальные заказы, которые принимало училище. Заказы на изготовление партии мебели или на оформление и внутреннюю отделку тех или иных зданий. Тогда тебя официально посылали в командировку. Мне представилась возможность съездить в Кингисепп в компании старого маленького мастерового дяди Васи, похожего на большого ежика, и одногруппника Сказки, прозванного так за россказни, которыми он нас потчевал.