От края и до края. Сказки народов Советского Союза

— Послушай, Музыка, — говорят ему те паничи, — сделай милость, поиграй нам на вечеринке. Уж мы тебе всего дадим, чего ни захочешь, и напоим, и накормим, и спать уложим.

Подумал-подумал Музыка, — ночевать ему негде, грошей нету, — и послушался он тех паничей, пошёл с ними играть на их вечеринке.

Привели паничи Музыку в богатый-пребогатый дом. Смотрит он, а там и панов и панночек видимо-невидимо.

Вот вытащил он свою скрипочку, приготовился играть.

А гостей всё больше и больше в дому набивается.

И кто ни придёт, сперва к столу подбежит, обмакнёт палец в миску и потрёт себе глаза.

Чудно это Музыке.

«Дай, — думает, — и я попробую».

Сунул он палец в миску и, чуть только тронул глаза, такое увидел, что дух у него захватило! Панов и панночек словно не бывало, а вокруг него снуют-вертятся черти рогатые и ведьмы косматые. И дом-то вовсе не дом, а само чортово пекло.

«Ну, — думает Музыка, — и сыграю же я сейчас, на славу сыграю, чтобы им, чертям, жарко стало».

Вот начал он наигрывать на своей скрипочке. Минуты не прошло — всё вихрем закружилось. Столы-стулья вприсядку пошли, за ними окна с места сорвались, двери с петель снялись, а стены так ходуном и заходили. Да и где устоять под такую музыку! Ни один гвоздик на месте не удержался, всё пекло в щепки разлетелось.

А черти — кувырком да колесом, вприпрыжку да вприскочку по белу свету разбежались — кто куда.

С той поры боятся черти Музыку, больше не цепляются к нему. А он ходит себе по свету — добрых людей веселит да тешит, лихих без ножа по сердцу режет.

Ох (Белорусская сказка)

Жила-была на свете старенькая старушка, и был у неё один-единственный сын.

В бедности жили они, и пришлось матери отдать своего сына в работники к богатому мужику.

Верно говорится: сытый голодного не разумеет. А уж богатый бедного и подавно не утешит.

Живёт парень у мужика год, живёт другой, и невмоготу ему стало.

Приходит он к своей матушке и горько так плачется:

— Матушка моя, кормилица, жил я у хозяина один год — ничего, жил другой год — так себе, а третий год — сил нет терпеть, до того плохо.

А мать ему и говорит:

— Ну, сынок, потерпи ещё немного, найду я тебе место хорошее, и работу лёгкую.

Вот и пошла она, а куда идёт, — сама не знает. Шла, шла, одну дорогу прошла, другую, третью и совсем уморилась. Села среди поля на холмике и тяжело так вздохнула:

— Ох!..

А Ох тут как тут.

— Ты что это, старушка, охаешь, меня зовёшь?

— А ты кто такой? — она спрашивает.

— А я и есть Ох. Говори, что тебе надо, всё сделаю.

Вот она и просит его:

— Мне вот что надо: дал бы ты моему сыну работу лёгкую и место хорошее. Век бы тебя добром поминала.

— Что ж, это можно, — говорит Ох. — Приводи сына, я его к себе возьму.

Пришла старушка домой и говорит:

Ну, сын мой, нашла я тебе место хорошее и работу лёгкую. Если поверишь мне на слово, идём. Я ведь, сама знаешь, худого тебе не пожелаю.

— Что ж, — говорит сын, — пускай так и будет.

Вот и пошли они. Шли, шли, наконец, дошли до того самого места, где холмик был. Присела старушка и говорит:

— Ох, и устала же я!

А Ох уже тут как тут.

— Что тебе, милая старушка?

— Да вот привела к тебе сына на лёгкую работу.

— Ну что же, я его не обижу. На сколько времени его отдаешь?

А старушка и рада бы совсем не отдавать, да поздно. Что сделала, того уж не воротишь.

— Ну, я его на три года беру, — Ох говорит. — На вот, расписывайся.

И повёл её сына неведомо куда.

А бедная старушка заплакала горько и побрела к себе домой. Ведь, бывало, один день сына не видит, — и то уже хворая делается. А тут — три года!

Вот живёт она одна-одинёшенька в своём домике и год, и два, и три. Наконец, настал тот день, когда можно ей итти за сыном.

Собралась старушка и пошла. Весело так идёт!

Прошла одну дорогу, вторую, третью — и приходит на то самое место, где простилась с сыном. Села на холмик и вздохнула.

— Ох! — говорит. — Дождалась я хорошего дня!

А Ох уже тут как тут.

— Что, старуха, верно, за сыном, пришла?

— Да, мой голубчик, твоя правда. За сыном пришла.

— Ну, подожди немного, — говорит Ох. — Сейчас приведу его к тебе.

И вдруг гонит он к ней двенадцать жеребцов. Жеребцы отборные, рост в рост, грива в гриву, хвост в хвост, глаз в глаз и глядят как раз.

— Ну-ка, — говорит, — признавай, который твой сын?

А старушка и говорит:

— Ох, ты мой голубчик! Да разве я тебе такого сына отдавала? Отдавала я тебе молодца, а ты мне даешь жеребца.

Тут погнал Ох назад всех жеребцов, а ей говорит:

— Ну, раз не узнала своего сына, так и не получишь его. Ступай домой, приходи завтра опять.

Заплакала бедная старушка и пошла домой, руки старые ломаючи, горючие слёзы роняючи. Идёт, бедная, и дороги перед собой не видит.

На другой день опять собралась старушка на то самое место.

Прошла одну дорогу, и вторую, и третью, села на тот самый холмик и говорит:

— Ох, ты горе моё горькое. И куда же это я своего сыночка отдала?

А Ох уже тут как тут.

— Здравствуй, бабушка!

— Здравствуй, здравствуй, мой голубчик!

— Что, верно, за сыном пришла?

— За сыном, за сыном, голубчик.

— Ну, погоди, сейчас я его приведу.