Когда потребовалось пропагандистское прикрытие для размещения частей ПВО в Египте, ухватились за антиизраильскую, антисионистскую тему, в частности за протесты некоторых советских евреев против призыва Голды Меир «вернуться домой», в Израиль. Кампания нарастала. Советские евреи — кто искренне, кто по должности, кто под нажимом — клялись и божились в верности социалистической Родине и осуждали Израиль. Чем больше публиковалось таких материалов, тем меньше им верили, тем больше возрастало желание эмигрировать, тем больше утверждалось отношение к евреям как к особой и в общем-то подозрительной части советского общества.
Смею утверждать по собственным впечатлениям, хотя такие утверждения требуют, конечно, проверки в виде опросов общественного мнения, что политические пропагандистские кампании — одно, а реальные отношения в обществе — другое. Да, встречался бытовой антисемитизм, были ограничения на некоторые профессии. Но больше было человеческих взаимоотношений, нормальной работы и процветания (конечно, по советским масштабам) советских евреев почти во всех областях жизни, включая достаточно высокие политические сферы. Евреи играли весомую роль в литературе, кино, СМИ.
Аномалии в положении евреев остались. С ними на официальном уровне обращались как с национальным меньшинством, но они не имели реальной политической и культурной автономии, как другие меньшинства. С одной стороны, они якобы были полностью ассимилированы и не нуждались ни в синагогах, ни в школах, ни в театрах, ни в газетах и, естественно, не хотели эмигрировать. С другой стороны, в партийном и государственном руководстве сохранялись сомнения в полной лояльности евреев к Советскому государству. Это приводило к определенным ограничениям для евреев и в политической, и в военной, и даже в научной жизни. Но даже элементы этого недоверия вызывали еще большую отчужденность евреев.
Когда «внезапно» началась волна массовой советской эмиграции из СССР на третьем, четвертом, особенно пятом году перестройки, причина была не в том, что советские евреи хотели ехать
Эти обстоятельства внутреннего характера наложились на советскую внешнюю политику в особый исторический момент для судеб международных отношений, международного порядка и обстановки на Ближнем и Среднем Востоке. В глобальном плане советское руководство стремилось добиться сотрудничества с США. В этом плане облегчение выезда советских евреев стало одним из весомых доказательств искренности советских намерений. Нужно было отойти от односторонней ориентации на арабов в арабо-израильском конфликте, расширить контакты с Израилем и постепенно нормализовать отношения.
Ситуацию изменила не внешняя политика СССР, а проекция внутренней обстановки на внешнюю политику. Если советское общество шло к демократизации и соблюдению прав человека, оно должно было упростить и правила выезда своих граждан за границу. Важную роль, конечно, играла и надежда руководства СССР на улучшение отношений с влиятельной еврейской общиной на Западе, особенно в США, на завоевание ее доверия.
Интенсивность обменов и контактов между СССР и Израилем возрастала. 3 января 1991 года представительства в Москве и Тель-Авиве были подняты до уровня генеральных консульств.
После окончания войны в Персидском заливе 16 апреля 1991 года премьер-министр СССР В. Павлов встречался в Лондоне с премьер-министром Израиля И. Шамиром, а в мае министр иностранных дел СССР А. Бессмертных посетил Израиль. В июне — августе в СССР побывали директор торговых палат Израиля Ц. Амит, министр сельского хозяйства Р. Эйтан, министр транспорта М. Кацул.
1 октября 1991 года открылось прямое сообщение чартерными рейсами по маршруту Москва — Тель-Авив. Авиакомпании «Эл ал» и «Аэрофлот» подписали соглашение о прямых рейсах из Москвы и Санкт-Петербурга в Израиль.
Но хотя двери еврейской эмиграции из СССР с 1989 года были раскрыты настежь и связи развивались по всем линиям, восстановление дипломатических отношений с Израилем затянулось до октября 1991 года. А спустя два месяца Советский Союз уже уменьшился до размеров России.