От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

Что касается ситуации в бассейне Персидского залива и на Бахрейне, то решение о вводе саудовских войск на Бахрейн, по мнению американских экспертов, якобы было принято без согласования с США. «Мы не можем везде вмешиваться, — считали в Вашингтоне, — пусть решают сами арабы». США якобы просто пытались помочь диалогу. «Но нельзя ожидать от США слишком многого». Взгляды экспертов сопровождались обычной риторикой, что нужно опасаться Ирана, который стоит за выступлениями шиитов на Бахрейне и проводит опасную политику в Сирии, Ираке и Палестине, развивает ракетную технику и, возможно, создает ядерное оружие.

Двадцать лет назад, после крушения СССР, в Вашингтоне считали, что он может делать все, безусловно доминировать в мире. Но в начале второго десятилетия XXI века у США сложились проблемы как внутри страны, так и в различных регионах мира. Росла экономическая и военная мощь Китая. Поэтому Вашингтон искал новых партнеров в деле создания модели нового мира и пытался приспособиться к этому новому миру. «США не смогут все делать за всех». Стояла задача выработать новые принципы партнерства со странами Ближнего и Среднего Востока и Северной Африки при сохранении лидирующей роли США.

США хотели бы, чтобы часть проблем в регионе решали европейские союзники. Но в ЕС были свои серьезные экономические трудности.

В арабских странах шли разговоры о необходимости некоего «плана Маршалла»^{583} для подъема экономики ненефтяных арабских государств. В США относились к этим предложениям в высшей степени сдержанно, учитывая, что они уже понесли и продолжали нести колоссальные расходы на Ирак и Афганистан, а внутри США не были преодолены трудности, связанные с финансово-экономическим кризисом. Любое решение о выделении крупной помощи должно было проходить через конгресс, где доминировали республиканцы. Реальную помощь арабским странам, по мнению США, должны были оказывать богатые нефтедобывающие государства Персидского залива и страны ЕС. Но падение цен на нефть перечеркнуло эти надежды.

Обама продемонстрировал, что, защищая интересы политической элиты, которая за ним стоит, он может перешагивать и через интересы своих друзей и партнеров. При этом он учитывал, что антиамериканизм в арабо-мусульманском мире по-прежнему сохранился. Речь шла в первую очередь об усилении исламистского экстремизма и неурегулированности арабо-израильского конфликта. Проблема состояла в том, что внутриполитические процессы в период перехода к новым властным конструкциям выходили из-под контроля внешних игроков и приобретали собственную логику.

Негативным для себя фактором Запад считал возможность прихода к власти экстремистских исламских движений. Тем не менее он был убежден, что впоследствии ему удастся нейтрализовать это «неудобство», попытавшись договориться с исламистами.

Если западные политики хотели бы использовать исламистов в своих интересах, то исламисты — Запад — в своих, рассчитывая на укрепление своих позиций, вплоть до захвата власти. В 50–70-х годах прошлого века у Запада и исламистов были общие противники — коммунизм, Советский Союз, светские антизападные режимы. Сейчас общего врага не было. А отношение к Израилю может оказаться разделительной чертой исламистов и Запада. Ситуация менялась настолько быстро, что вчерашние действия оказывались ошибочными сегодня, а завтра могли быть просто забыты.

В Тель-Авиве восприняли смену режимов, особенно в Египте, весьма настороженно. Существовавшие в течение десятилетий «холодный мир» с Египтом и Иорданией и ситуация «ни мира, ни войны» с Сирией оставляли Израилю свободу рук в отношении палестинцев и давали гарантии стабильности и безопасности. С ростом политической неопределенности в арабском окружении и особенно в связи с легализацией в 2011–2013 годах исламистских партий в Египте, временным сближением египетских властей с ХАМАСОМ и смягчением их отношения к Ирану израильтяне стали серьезно опасаться новых вспышек враждебности со стороны арабов. На фоне протестных выступлений против авторитарных режимов ущемленное положение палестинцев на оккупированных территориях вызывало рост антиизраильских настроений в мире.

На вопрос: «Как может Израиль ответить на резко меняющуюся обстановку вокруг нас?» — у премьер-министра Б. Нетаньяху и его окружения была четкая позиция: увеличить мощь Израиля и продолжать убеждать Запад, что Израиль — «единственная демократия на Ближнем Востоке», островок стабильности в «море дикой враждебности», форпост Запада в «столкновении цивилизаций»^{584}. На этих позициях стояло практически все израильское правительство и проправительственный лагерь. Главным врагом Израиля в регионе был объявлен Иран, и на все события смотрели сквозь призму: усиливают они или ослабляют иранское влияние.

А что Россия?