От лица огня

В августе он передал замнаркома Савченко записку, предложил создать в неглубоком тылу разведшколу и готовить группы агентов для работы в оккупированных украинских городах. Савченко его поддержал, но республиканский наркомат самостоятельно организовать такую школу не мог, требовалось решение Москвы. Дело сдвинулось только в декабре, когда начальником нового, Прифронтового отделения Второго отдела НКВД СССР был назначен капитан Прокопюк.

Карин помнил Прокопюка ещё по работе в Харькове, тогда он был старше и по званию, и по должности. Теперь наоборот. Строго говоря, никакого звания у него пока не было, документы он подписывал «сотрудник 1 управления С. Карин», а иногда одной только фамилией, все и так знали, какой Карин поставил подпись. Прокопюка он уважал, их биографии во многом были похожи, того тоже увольняли по 38 статье, правда, обошлось без ареста.

Организация разведшколы, подбор для нее преподавателей и курсантов было лишь одним из множества дел, которыми занимались в январе сорок второго два капитана госбезопасности, отставной и действующий. И этим вечером Карин готовил сопроводительные документы на ребят, которых отправлял к Прокопюку.

Двое из них — бывшие окруженцы, у него они проходили под номерами 109 и 119. Ещё троих, двух парней и девчонку, прислал Краснодонский райком комсомола. Девчонка, по фамилии Шевцова, совсем молоденькая, восемнадцати не исполнилось, но упрямая как чёрт. На фронт её не взяли, тогда она выбила в комсомоле рекомендацию в партизаны и явилась к нему. Карин выгонял Шевцову несколько раз, но она впилась как клещ — не вытащишь, да ещё и наорала на него прямо тут, в кабинете. В результате добилась своего, завтра поедет в Воронеж, пусть Прокопюк на нее посмотрит.

Цену такому отчаянному упрямству Карин знал и умел уважать его в других. А то, что Шевцовой семнадцать, так в чём-то это даже хорошо. Он и сам не сорокалетним начинал.

— Пятеро. Прикажете провести? — напомнил о себе дежурный.

— Пусть в курилке подождут, сейчас выйду, — Карин убрал в сейф папку с документами на будущих курсантов разведшколы. — А что? Я слышал, кино сегодня показывают?

— Так точно, утром привезли картину, называется «Боксёры». Я еще не видел.

— Хочу ребят сводить. К тому же один из них боксёр.

2.

Брезгливо стиснув губы, чемпион Европы Анри Ланс скользил между канатами ринга и быстрыми ударами кулаков укладывал на помост спарринг-партнеров. У Ланса было лицо Кости Градополова, но таких презрительно поджатых губ у настоящего Градополова Илья не видел никогда.

Судьбу чемпиона и мелкой спортивной рыбёшки решал импресарио Ланса, надменный человек в безукоризненном фраке, имевший когда-то «пти вояж на юге России».

— Хорошо играет иностранца, — шепнул Илье Карин. — Артист Михайлов. Я таких в Берлине видел, а вот где он видел, не знаю. Твой, между прочим, земляк, киевлянин.

— Я из всех тут только Градополова знаю, — глухо ответил Илья. Он не смог отказать Карину, а теперь жалел, что согласился смотреть картину про боксёров. Меньше всего хотел Илья сейчас думать о спорте, об артистах, игравших роли спортсменов, неважно, московскими они были артистами или киевскими. С покалеченной рукой ему больше нечего делать на ринге, бокс для него закончился. Теперь Илья не мог представить, что когда-то солнечным утром, в поезде, посреди другой жизни, они с ребятами говорили об этом фильме, представляли, как увидят Градополова в роли европейского чемпиона. От той жизни не осталось ничего, а в этой не было места для поезда, идущего по мосту через Днепр, и Сапливенко на противоположной полке. Мост давно взорван, Сапливенко убит, а сам Илья застрял между фронтом и тылом, как между жизнью и смертью. Воспоминания нагоняли мутную тоску, лишавшую его воли и сил. Весь предыдущий месяц, весь декабрь, он был погружен в воспоминания: отвечал на вопросы особистов, давал объяснения, несколько раз писал биографию и опять отвечал на вопросы. Он не хотел больше ничего вспоминать, у него не оставалось сил на воспоминания. И вот теперь, когда допросы закончились, его показания записаны и проверены, насколько их вообще возможно проверить, когда Карин вытащил его из особого отдела армии, Илья смотрел, как советский боксер Кочеванов на экране наседает на Костю Градополова. «Бей в сердце! В сердце бей», — подсказывал Кочеванову тренер, и тот бил.

— А это уже, считай, мой земляк, — опять наклонился к Илье Карин. — Екатеринославский. Артист Сагал.