От лица огня

— А за то, что дураки были. Говорят, будто они думали свою игру сыграть, опять поднять самостийну Украину. Ну и кто им разрешит? Арестовали всех, но расстрелов не было, про это у нас ничего не говорили, а мы бы знали. В полтавскую полицию теперь немцы сами набирают, голова в этом тебе не поможет, лучше туда не соваться. Если семью кормить не надо, то езжай лучше в Германию, подальше от войны.

— И другого выбора нет?

— Выбирай — не жалуйся, получай — не плачь. Это у мёртвых нет выбора, а мы, пока живые ходим, всегда можем что-то выбрать. Немцы ищут людей в разведшколу, если хочешь весёлой жизни, можешь записаться.

— Это в Полтаве? — уже всерьёз заинтересовался Илья.

— Да. Когда придёшь на сборный пункт, скажешь нашему старшему, что освободился из лагеря и хочешь поступить в разведшколу. Он знает, кому сообщить.

В Полтаву пришли под вечер следующего дня. Миновав пригороды, колонна вдруг остановилась на перекрёстке, потом медленно дошла до следующего и снова встала.

— Что у них там? — спросил Илья полицейского. — Нужно идти, скоро ночь.

— Заблудились, наверное, — беззаботно усмехнулся тот. — Ни одного полтавчанина в команде нет, никто не знает, как пройти на Фабрикантскую, к сборному пункту.

Когда начальник конвоя дал команду двигаться, у Ильи соскользнул с плеча и упал на дорогу мешок. Он нагнулся, не спеша поднял мешок, отряхнул от грязи и снега. Полицейский остановился рядом.

— А скажи мне… — обернулся Илья, но, не закончив фразу, здоровой рукой быстро и сильно дважды ударил того под дых. Конвоир упал на колени, потом на бок, и так остался лежать в грязи, беззвучно разевая рот.

Огород, тянувшийся вдоль дороги, дальней своей частью сползал в овраг. В сумерках противоположный его склон уже казался чёрным. Не останавливаясь и не прячась, напрямик, через огород, Илья побежал к оврагу. Он ждал выстрелов. В вечерних сумерках попасть в него было непросто, разве что случайно, но никто не стрелял. Не оглядываясь, не теряя времени, он съехал по снегу на дно оврага и побежал. До ночи Илья должен был найти Воскресенский переулок, там жили его друзья. У него почти не оставалось времени — мартовские сумерки тяжелели, стремительно наливались густой темнотой.

3.

Дима Кириллов ни за что не поверил бы в эту историю, услышь он её от кого-нибудь другого, но Илью Дима знал, и в его словах не сомневался.

— Удалось тебе переломить невезуху и превратить её в удачу, — изумлённо качал он головой. — Как я все же рад, что ты у нас. И поверить не могу, и рад одновременно.

Илья не рассказал, где провел зиму, но об остальном: о партизанах, о 159-й дивизии, об окружении и лагере, а потом и о бегстве от полиции, — выложил Диме и Клаве все. Он сказал им, что идет в Ворошиловград.

— Так тебя освободил Борковский, — Клава тоже была удивлена его рассказом. — Что же теперь? Регистрироваться в управе тебе все равно нельзя.

Клава всегда была проницательнее мужа, и Илье показалось, что она заметила смещения и склейки в его истории, но даже если так, свои вопросы Клава задаст позже, с глазу на глаз.

— Нет, конечно. Я две ночи посплю у вас, если не прогоните, и пойду дальше, — ответил Илья. — Рассказывайте теперь вы, как живёте.

Немецкие войска заняли Полтаву в сентябре, и с первых дней оккупации в городе начались расстрелы. Расстреливали оставшихся коммунистов, расстреливали заложников и всех, заподозренных в саботаже, но первыми в списке смерти стояли евреи. В ноябре, когда в город прибыла зондеркоманда 4а, убийства стали массовыми. 23 ноября, на Пушкаревской улице, возле Красных казарм, жандармы расстреляли полторы тысячи евреев. Район казни был оцеплен и охранялся вспомогательной полицией. Тела сваливали в траншею воинского тира, в этой траншее в начале сентября полтавский НКВД уже захоронил две с половиной сотни политзаключённых, наскоро убитых перед отступлением из города.

Для Ильи всё это не было новостью. О происходившем в украинских городах он знал от Карина, но Клава рассказывала так, словно своими глазами видела расстрелы в Лубнах, Миргороде и в Полтаве.

— Ты что, была там? — решил спросить Илья. — Откуда ты знаешь?

— Я сейчас работаю в потребсоюзе и много езжу. Люди видят всё, от них ничего не спрячешь, а молчать они не могут.

— Какой еще потребсоюз? — опешил Илья. — Немцы его не закрыли?