От лица огня

В полдень радио продолжало передавать марши. Прошло ещё четверть часа, прежде чем музыка резко оборвалась, и диктор объявил выступление Молотова.

Почему Молотов? Почему не Сталин, спросил себя Щегоцкий. И это был первый вопрос из долгого ряда тех, что задал он себе, слушая выступление министра иностранных дел. Больше спрашивать было некого.

Молотов говорил, чуть запинаясь. Он читал подготовленный текст, но иногда казалось, что с трудом подбирает слова, и тогда голос наркома звучал даже растерянно. В какой-то момент Косте показалось, что тот оправдывается перед ними, рассказывая, как аккуратно выполнял Советский Союз пункты договора с Германией. Похоже, все, кто собрался в тот день у стадиона, ждали других слов и другого настроя руководства страны. Но подробный молотовский пересказ событий минувшей ночи: бомбёжка городов, пересечение границы немецкими войсками, объявление войны немецким послом с шулерской фамилией — а какой ещё может быть фамилия у посла фашистов, — убеждал, что случившееся — серьёзно и, видимо, надолго.

Теперь всё изменится, понял вдруг Костя, жизнь изменится навсегда. И от этой мысли вдруг скользнуло, словно оступилось, сердце и похолодели руки. Он с нежностью смотрел на каменеющие лица ребят, слушавших Молотова у нового республиканского стадиона. Они были готовы встать в строй немедленно, чтобы прямо отсюда, с Троицкой площади, отправиться в окопы и защищать свою страну, свой город. У них не было его опыта, ни один из них не провёл и дня в камерах Лукьяновской тюрьмы, они не знали того, что знал он, и не видели того, что он видел, об их спины не ломал стулья следователь, но сегодня этот его опыт был неважен. Все они уйдут на войну, и он уйдёт с ними вместе.

Молотов закончил выступление. Последние слова прозвучали уверенно и твёрдо, но у собравшихся в тот день перед стадионом они вызвали не воодушевление, а растерянность. Что делать дальше? Понятно, что праздник отменят, так что же теперь, возвращаться домой? Молотов об этом не говорил, и никто не мог им сказать уверенно и внятно.

На пустую трибуну, где так и не появились этим утром руководители республики, вдруг поднялся невысокий, круглоголовый спортсмен. Щегоцкий узнал Лёню Сапливенко. Лёня — человек быстрых действий, он не станет сыпать лозунгами, лишь бы покрасоваться перед толпой, и если говорит, то говорит по делу.

Сквозь плотную толпу спортсменов Костя начал проталкиваться к трибуне. Он хотел услышать Сапливенко, но тот выступал недолго, и Костя расслышал только несколько последних фраз. Сапливенко называл адреса военкоматов трёх ближайших районов — Ленинского, Печерского, Кагановичского и тут же назначал места сбора. Тем, кто, как и он, жил в Ленинском, Сапливенко велел собраться на углу улиц Жадановского и Шота Руставели. Не то, чтобы сразу после этих слов Сапливенко все, кто был на площади, отправились за повестками. Одни не услышали Сапливенко, другие в военкомат идти не собирались, но энергии гнева, накапливавшейся за день, наконец был дан выход.

Щегоцкий отправился на стадион. Там, возле раздевалки, команда киевского «Динамо» несколько часов ждала решения судьбы матча с ЦДКА. В три часа стало известно, что матч не состоится, но футболистам всё равно велели оставаться на поле. В половине седьмого вечера начался новый налёт и тогда только, под вой сирен, они разошлись по домам. Костя чувствовал себя усталым и измученным, как после выматывающего матча, который он проиграл.

2.

Мы живём привычками и планами, тянем нити надежд из прошлого в будущее, вяжем на них узелки задач и пытаемся разглядеть вдали большие цели. Если что-то — ошибки, обстоятельства, судьба — эти нити спутывает или рвёт, мы начинаем строить новые планы, растерянно покружив у места обрыва, и снова тянем свои нити в будущее, о котором не знаем ничего. Иногда это выглядит смешно, чаще — жалко, но люди устроены так — они связывают прошлое с будущим, тянут свои нити в неизвестность.

В июне Илья готовился к первенству Союза. Главной для него должна была стать встреча с Навасардовым. В прошлом году тбилисский динамовец недооценил Илью, но на этот раз он, несомненно, подготовится, к тому же первенство начнётся в Тбилиси, а там у Навасардова родные стены, свои болельщики.

Начало чемпионата назначили на 26 июня. Расписание встреч было составлено ещё весной, билеты на самолёт заказаны в мае. Но вот началась война и всё: чемпионат, бои, крепкая фигура Навасардова, которую не отпускал, держал перед мысленным взором весь этот месяц Илья, а с ним азартные и яростные тбилисские болельщики, — абсолютно всё развеялось враз. Илья вдруг налетел на невидимый барьер и замер на несколько дней посреди жизни, не понимая, что делать и чем обернётся самое близкое будущее. Он пришёл в военкомат, и ему, как и остальным, сказали ждать повестку, но в тот же день все пожарные команды Киева перешли на военный режим работы и дежурили круглосуточно — город могли бомбить в любое время.