От лица огня

— В каком ты полку? — спросил он, выслушав Илью. — Во втором? Значит, у тебя всего несколько дней в запасе, и семью нужно отправлять срочно. Идём.

Он зашел в кабинет директора стадиона и попросил связать с начальником управления пожарной охраны. После этого звонка секретарь Строкача подготовил письмо-ходатайство, и дальше уже заработала бюрократическая машина наркомата. Так в окончательном списке членов семей сотрудников Управления, следующих в город Ульяновск, появилось шестеро Гольдиновых и одна Терещенко. Список был составлен 18 июля, накануне дня отъезда. На всех, кто в него попал, выдали проездные документы. Время отправления эшелона — 15:00.

— Хорошо, — Гитл положила документы в сумочку с паспортами и метриками детей. — Значит, в шесть утра мы должны быть на вокзале.

— Мама, почему в шесть? — рассмеялся Илья.

— Потому что уедет тот, кто сядет в поезд. Если бы это помогло, я отправилась бы на вокзал сейчас. Иди домой, поспи…. Нет, подожди. Я хочу тебя проводить. Завтра тяжёлый день, мы будем обниматься, плакать и говорить ерунду, а мне нужно сказать тебе одну вещь, и ты послушай меня.

По расшатанной деревянной лестнице они спустились во двор. Было темно и необычно тихо, таким тёмным и безмолвным Илья не видел Подола никогда. Дома, окружавшие двор, стояли чёрными. В них не было жизни, в окнах не было света — многие соседи уже уехали, а те, что оставались, завешивали окна изнутри одеялами. За светомаскировкой следили все: милиция, дворники, соседи. Война продолжалась почти месяц, и город изменился так, что Илья перестал его узнавать. Казалось, что Киев и сам себя больше не узнаёт. Даже звёзды на киевском небе выглядели иначе, они наливались тяжёлым изжелта-багровым светом и висели необычно низко. Ну, хоть звёзды немцы бомбить не могут, подумал вдруг Илья, когда они вышли из дома.

— Ты, конечно, понимаешь всё лучше меня, — Гитл провела ладонью по плечу сына, — и в своей жизни ты давно всё решаешь сам. У тебя мой характер, я это раньше знала и теперь не отказываюсь. Ты всегда первый, ты всё хочешь делать лучше других, наверное, это правильно. Я видела, как ты дерёшься, и ты знаешь, мне понравилось, — тихо засмеялась она; это была неправда, но сегодня так нужно было сказать, — потому что ты думаешь, а не просто машешь кулаками. Но думать умеют не все, дураки растут без дождя. Что я тебе рассказываю? Если бы не было дураков, может быть, не было бы этой войны. Поэтому не слушай никого. Я понимаю, у тебя будут начальники, они станут решать за тебя, отдавать приказы и что там ещё? Начальники любят приказывать, а выполнять придется тебе. Дурак может загнать в такое место, откуда умный потом не выберется.

— Мама, но приказ есть…

— Да, да, да. Я же не говорю отказываться или, не дай бог, спорить. Начальники и дураки не умеют спорить и не любят тех, кто умеет. Но приказов может быть много, а жизнь у тебя одна. Думай о себе. Вот это я хотела тебе сказать. Теперь иди и поспи. Завтра утром, в пять, приезжай сюда с Феликсой и Бассамой — отправимся вместе, чтобы не искать потом друг друга на вокзале. Там такое начнётся, что черти потеряют своих грешников.

Илья пересёк небольшой их двор и через минуту, махнув на прощанье рукой, вышел на улицу. Гитл смотрела ему вслед, она видела, как он свернул за угол, перебежал безлюдную улицу и быстрым шагом направился к фуникулёру.

— Да уподобит тебя Господь Эфраиму и Менаше. Да благословит тебя Бог и сохранит тебя, да обратит Господь лик Свой к тебе и помилует тебя, — Гитл стояла посреди ночного двора, и слова древнего благословения текли и растворялись в темноте. — Да обратит Господь лик Свой к тебе и дарует тебе мир…

Стены домов давно скрыли от неё высокую фигуру сына, но она видела, как в темноте и одиночестве он поднимается по Александровской, и каждый шаг приближает его к ночным звёздам Киева — багровым, белым, ледяным.

5.

Илья слушал Гитл не очень внимательно — она просила его быть осторожным, конечно, он будет осторожен, как иначе? Прощаясь, мать должна была сказать ему какие-то слова, это ритуал, и она их сказала. Позже он вспомнит этот июльский вечер, возможно, они вспомнят его вместе, после войны, когда все вернутся в Киев. Наверное, тогда её слова наполнятся новым смыслом, о котором пока они не знают, ни он, ни Гитл. Но сегодня, после изнурительного дня, проведённого в толпах, в давке, в чиновничьих кабинетах, накануне другого, такого же выматывающего, всё сказанное Гитл оставалось для Ильи только необязательными словами. Слова не имели значения, но сам разговор, вдруг понял Илья, был важен. Они расстаются, и уже завтра он останется один: без Гитл, без Феликсы, без Тами. Он больше не сможет им помочь, что бы ни случилось.

Феликса его ждала. Была она собрана и деловита.

— Я вот о чём подумала, — встретила она Илью. — Тебе надо заранее подготовиться, если вдруг что-то случится. Потому что случиться может всякое: например, тебе придётся вернуться в Киев, когда тут будут немцы.

Илья задумался. Эта мысль ему не приходила в голову, но такое действительно возможно.