От любви с ума не сходят

Боже, спаси и сохрани ее учеников! В отделении она учила врачей, как лечить, медсестер - как делать уколы, санитарок - как мыть пол, а больных - как лечиться. За неделю она умудрилась замучить всех, но больше всего - заведующую отделением, грузную немолодую даму, похожую на продавщицу из ларька - и при этом прекрасного врача. Накануне эта скандальная пациентка после очередного конфликта уселась писать жалобы во все инстанции - и меня вызвали, чтобы застраховать себя от неприятностей; подразумевалось, что я сделаю запись в истории болезни о психологической нестабильности больной Евсеевой.

Мне, конечно, жалко без вины виноватых врачей, но в большинстве таких случаев мы имеем дело не с психически больными, а с людьми абсолютно вменяемыми, психопатами, от чьего тяжелого характера страдают больше окружающие, чем они сами. Так вышло и в этом случае: конечно, мадам Евсеева была не подарок, но далеко не сумасшедшая. Она соизволила принять нас с Феликсом на диванчике в коридоре, недалеко от холла, где пациенты смотрели телевизор, и говорила при этом так громко, что подарила публике куда более интересный спектакль, чем бесконечная мыльная опера на экране. Из ее монолога мы узнали, что: во-первых, в отделении не лечат, а калечат; во-вторых, заведующая отделением - базарная баба и специально хочет записать ее в умалишенные, дабы сохранить все безобразия в полной неприкосновенности, но она ей этого не позволит; и, в-третьих, ее травят, хотят ее смерти, подсовывают ей таблетки с истекшим сроком годности, а намедни поставили клизму с осколками стекла!

Мы с Феликсом переглянулись: все это было очень похоже на бред. Бред отравления, вычурные жалобы… все это укладывалось в клиническую картину…

И тут мне какой-то ангел-хранитель вдруг сказал: «Стоп?» Я вспомнила про больную моей сестры Али Оксану Лаврентьеву, которую якобы преследовал КГБ - и это оказалось вовсе не шизофреническим бредом, а неприглядной реальностью. А вдруг? Я жестом подозвала к себе Феликса и шепотом его кое о чем попросила; он удалился в направлении процедурной, а больная Евсеева все разглагольствовала, ни на минуту не снижая темпа. Она все еще продолжала поносить местный медперсонал, когда Феликс вернулся, слегка ошалевший, и вежливо попросил меня уделить ему минутку. Мы отошли в сторонку, и он горячо зашептал мне в ухо:

- Все правда! В чашке клизмы действительно были осколки стекла!

Да, попала в историю первая терапия… Расхлебывать ее придется долго. Но я ничем не могу им помочь - в обтекаемых выражениях я записываю свои выводы в карточку и тороплюсь уйти поскорее. По дороге домой, в родное стрессовое, я слушаю рассказ Феликса, захлебывающегося от избытка чувств:

- Сестрички сами в шоке: они никак не могут понять, как попало туда стекло! Мистика какая-то! А что вы по этому поводу думаете, Лидия Владимировна?

- На свете есть много такого, брат Горацио, что и не снилось нашим мудрецам… Запомни, Феликс: в больницах всегда совершаются вещи какие-то невероятные, которым нет рационального объяснения.

Но я уже вычеркнула из сознания и клизму с осколками, и саму стервозную больную Евсееву, которая неожиданно оказалась пострадавшей стороной. Я думаю о том, что мысль об Але уберегла меня от грубейшей врачебной ошибки, как будто она до сих пор хранит меня. Скоро, очень скоро я отомщу за тебя, несчастливая моя сестричка…

Наконец мы у себя в стационаре; стрелка часов подходит к одиннадцати, и пора действовать. Я отправляю Феликса к себе в палату; медсестра - сегодня это Нюся - ушла на третий этаж: она сегодня одна на оба этажа, Клава заболела.

Я поднимаю трубку и набираю номер неврологии; мне отвечает заспанный женский голос. Я пищу в микрофон:

- Дежурного невропатолога - срочно в приемный покой, - и тут же даю отбой.

Минут десять я просто сижу и от нечего делать - медитирую. Я вспоминаю о теплом море и бесконечных пляжах Испании; напряжение постепенно меня отпускает, и вот я уже снова на ногах. Тихо-тихо я открываю дверь мужской палаты, и тут же ко мне подходит сонный Феликс; он жует огромное яблоко. Вполголоса я говорю ему:

- Слушай, я поднимусь ненадолго в неврологию, возьму историю болезни того пациента, к которому меня вызывали. Он, скорее всего, уже спит, так что я посмотрю его завтра утром.

- Я с вами.

Я равнодушно пожимаю плечами:

- Как хочешь, только на нашей лестнице горит свет - что со мной может случиться?

И я, прижав локтем сумочку, которая висит у меня на плече под халатом, быстро-быстро убегаю, ускользаю от него, пока он переминается в нерешительности с ноги на ногу. Я знаю, что он все равно скоро последует за мной, но мне надо выгадать всего лишь несколько минут - мне этого хватит.