От Лукова с любовью

– Не ведите себя как кретинки, – указала я двум жестоким засранкам, затем я повернулась к другим девочкам и сказала: – И скажите мне, если они опять начнут дразнить вас.

Получив два кивка в ответ, я постаралась окинуть недоброжелательным взглядом двух других, проходя мимо них, а затем направилась по коридору к Ивану, который по-прежнему стоял и ждал меня, правда, теперь, оказавшись в паре метров от него, я увидела, что он покачивает головой. В тот момент, когда я подошла ближе, я поняла, что он ухмыляется. Сверкнув своей белозубой улыбкой во весь рот, он спросил:

– Сегодня такой день, когда ты пристаешь к маленьким детям?

Останавливаясь перед ним, я закатила глаза, при этом мне пришлось запрокинуть голову и посмотреть на него снизу вверх.

– Это чудовища, а не дети.

Глядя мне прямо в глаза и улыбаясь еще шире, он сказал:

– Что мне хотелось бы знать, так это…

Я взглянула на него, не совсем понимая, что он собирается спросить.

– Где зимуют раки и не могу ли я раздобыть одного?

Мне было не до улыбок, и мне пришлось чертовски постараться, чтобы не сделать этого.

Но я не смогла с собой совладать.

Я улыбнулась во весь рот, так что у меня мгновенно заболели щеки, и сказала единственное, что пришло мне в голову: «Ты идиот».

* * *

Час спустя я спускалась по лестнице маминого дома, стараясь выжать побольше воды из волос, так, чтобы при свете они не оставляли мокрых пятен на платье на бретельках, которое я надела. Я ужасно не любила ежедневно мыть волосы – и моим волосам ужасно не нравилось, что я каждый день их мою, поскольку сказать, что они были сухими, значит ничего не сказать – но я так потела, тренируясь дважды в день, что они слишком засаливались, если я не мылась более суток. Два раза в месяц я откупоривала новую бутылку с кондиционером.

Спустившись вниз, я услышала голоса, доносившиеся с кухни. Когда полчаса назад я подъезжала к дому, на подъездной дорожке стояли машины Джонатана и Аарона. Я не задалась вопросом, что делают здесь мои сестра и брат, но я виделась с ними несколько дней назад, когда они, не сговариваясь, заскочили на ужин.

Я успела лишь чмокнуть маму в щеку, правее синяка и сломанного носа, прежде чем раздался трагический возглас Джоджо:

– Джес, как ты могла не позвонить мне и не сказать, что мама попала в аварию? – Я чуть было не подставила ее, сказав, что она запретила мне что-либо говорить… но я не была доносчицей. Поэтому я сказала, что в тот вечер я слишком устала для того, чтобы выслушивать его причитания. Это подействовало примерно так, как я и ожидала, и пять минут спустя я побежала принимать душ, заметив, что Иван бросил на меня любопытный взгляд, свидетельствовавший о том, что он, глядя на мамино лицо, свел концы с концами и понял, что произошло накануне вечером.

И… мне было плевать, что он все понял.

По мере того как я приближалась к кухне, проходя через гостиную, голоса становились громче и отчетливее. Я узнала голос сестры и мамин смех… и мне показалось, что к ним примешивался тихий смех Ивана. Вспоминая о сцене с девочками в коридоре, я опять улыбнулась, но согнала с губ улыбку. Он действительно был идиотом.

– …неужели тебе приходится все забинтовывать? – услышала я, как Джоджо задал вопрос.

О боже.

– Джонатан, – прошипел его муж. – Какое тебе дело?

– Хм, мне любопытно. На этой неделе я просмотрел журнал. На фотографиях я не увидел и намека на яйца или на что-либо еще, а под углом, под которым были сделаны эти снимки, это представляется абсолютно невозможным. Меня не волнует, насколько стянута чья-то мошонка, физически невозможно, чтобы где-то хотя бы чуть-чуть не выглядывали яйца. Понимаешь, о чем я?

Они говорили о фотосессии для «Анатомического выпуска», и, конечно, спросил об этом не кто иной, как Джоджо.

– Возможно, мне нужно будет купить этот журнал, когда он выйдет… – заговорила мама, прежде чем Руби и Джоджо почти завыли: «Прекрати!» и «Никто не желает слышать об этом!»

– Вы оба такие чувствительные, – пробормотала мама, но не продолжила фразу. – У меня есть глаза. Человеческое тело – восхитительное творение, разве не так, Иван?

В голосе Ивана не было нерешительности, когда он ответил:

– Да, это так.

– Я уверена, что Ворчун смотрелась прекрасно.

Повисла пауза, после чего Иван спросил:

– Кто это – Ворчун? Джесмин?

– Да.

Секунду все молчали, пока в разговор не вмешался Джоджо:

– Она ненавидела Белоснежку, когда была маленькой.

– Почему?

Ответила мама:

– Потому что она… как она обычно говорила? Ленивая пердунья, которая обманывает мужчин?

Джоджо прыснул со смеху, что вызвало у меня улыбку.

– Она всегда очень сердилась, когда смотрела этот мультфильм. Помните? Она обычно сидела у телевизора и обзывалась. Она терпеть его не могла, но все равно смотрела снова и снова.

Теперь засмеялась Руби.

– Она обычно расхаживала и говорила, что Белоснежка не такая уж красавица, и даже если бы она была красавицей, ей надо бы хоть немного уважать себя. Она даже не понимала, что это значит, но она слышала, как ты, мама, однажды так сказала, и запомнила.