Социальное теоретизирование зависит от социального мира, который оно объясняет, вне зависимости от того, стремится ли его анализ к восхвалению и принятию или к критике и отрицанию. Важнейшей причиной изучать настоящее становится желание понять его силу. Его возможная критика во многом, если не во всем, зависит от надежды на возможную альтернативу. Такая надежда, в свою очередь, зависит от видимости, пусть и блеклой, некой силы, способной трансформировать критику в реальные изменения. В 1980–1990‐е годы альтернативные силы исчезли, и это определило происходящее с социализмом и марксизмом. В то время как капиталистические противоречия нарастали в большинстве стран, глобальный разрыв между богатыми и бедными расширялся, и жестокость правителей главных капиталистических государств подтверждалась вновь и вновь, диалектика капитализма подрывалась изнутри. Новый натиск капитализма не сопровождался усилением рабочих и антикапиталистических движений. Системного выхода к другому модусу производства также не случилось – по меньшей мере мы не наблюдаем его невооруженным глазом. Напротив, рабочий класс был ослаблен, а системные альтернативы, находившиеся в зачаточном состоянии, либо распались, либо были окончательно маргинализированы. Глобальное сочетание политического провала левых и социального краха в последние два десятилетия ХХ века по любым меркам ошеломляет.
Любая аналитическая оценка, впрочем, должна принимать во внимание медленное течение времени. Идеи большинства современных теоретиков формировались в течение периода надежды и силы. Существующая теория все еще главным образом регистрирует ответ этого предыдущего поколения на поворот 1980–1990‐х годов; в то же самое время новый слой левых выходит из Всемирных социальных форумов, антиглобалистского движения и индо-американских мобилизаций от Чиапаса и Боливии и др. К тому же социально-политическое значение нового антиимпериалистического ислама все еще требует оценки.
В богатых капиталистических странах структурный поворот к деиндустриализации и неверная политика левых центристов по отношению к массовой безработице и высокой инфляции в 1970‐х годах подготовили почву для реванша неолиберализма, в котором изначально лидировали индустриально развитые страны. Когда оказалось, что новая экономическая доктрина представляет собой серьезный вызов, главные силы, которые, по общему мнению, «строили социализм», избрали разные стратегии. Советский вариант оказался самоубийством: пытаться умиротворить политический либерализм, в то же самое время позволяя экономике рухнуть под агрессивными ударами извне. В китайском, а позднее и во вьетнамском вариантах был выбран путь «свободного рынка»: если капитализм – это единственное шоу на земле, то мы его поставим. После ошибок и моральной опустошенности Великой культурной революции Коммунистическая партия Китая (КПК), несмотря на все ее маоистские обвинительные выступления в адрес «капиталистического уклона», стала политической силой, которая больше остальных оказалась приверженной избранному пути.