От меня до тебя — два шага и целая жизнь

К весне все как-то неожиданно образовалось. Как-то утряслось, устаканилось, и подернулись угли пеплом. Ситуация, нужно сказать, со стороны человека, незнакомого с событиями, была двусмысленной. Один дом. А в нем — две дамы и мужчина положительных лет. Вставал вопрос — кто есть кто? Что это, понимаете ли, за семейная ИКЕА в Опухликах? Что за интерьер? Преподнесено хитроумнейшим Петром Серафимовичем это было совершенно оригинально — дескать, пока их с Лизанькой дом на стадии котлована (то бишь, ямы), они, любезно приняв приглашение добрейшей Анны Карловны, немного стеснят её, впрочем, не без корысти для последней. Пётр Серафимович материально поддерживал Анну Карловну и даже купил желтой краски, дабы обновить крышу. Анна Карловна хохотала, и говорила, это чудесно! На нашей крыше всегда будет солнце! Впрочем, краска была дрянная и с крыши облезла. Столовались супруги Грацианские у Анны Карловны, хотя Елизавета Арнольдовна слегка капризничала за табльдотом и все просила овсяного киселя и фаршированного зайца. Репы тебе пареной — кричала Анна Карловна в сморщенное ушко Лизхен, — у тебя, милочка, протезы слетят — зайцев кушать! Впрочем, Лизхен все равно ничего не слышала. Анечка, — прижимая Анну Карловну к звякающему от прикосновений поставцу с посудой, говорил Пётр Серафимович, — пойми, дорогая! Мы должны скрывать наши отношения! Все мое имущество записано на Лизаньку! А как она все перепишет на своего сына от третьего брака? И что? И мы с тобой не объединим участки! И потом я буду плохо выглядеть в глазах членов Клуба авиаконструкторов, а это так неприятно! И, кстати, мне нужно уплатить взносы за тот год, ты как? Я как? — вздыхала Анна Карловна и ссужала, разумеется, в долг, энную сумму. Больничные да деревенские сначала живо обсуждали этот тройственный союз, этот, как сказал бы Осип Карлович — Alliance de troi, но потом устали. Как он с ними управляется-то, — сетовала Любочка, гоняя марлевой шапочкой надоедливую муху, — две такие бабищи! Да, темпераменту ей не занять, — подливала масла в огонь дачница Лена, — я Карловну вашу еще по Москве знала. От нее живым никто не уходил… Расскажите! Леночка! — и медсестрички, фельдшерицы, поварихи и даже конюх и нянька образовывали внимательный тихий круг.

Беда пришла внезапно — в белом казенном конверте со штемпелем районного суда. Анна Карловна тихо подрагивающими пальчиками извлекла желтоватую бумажку, на которой слепыми буковками было напечатано… явиться… в … комната… Что это? — Анна Карловна сунула бумажку Петру Серафимовичу прямо в тарелку с супом из протертой крапивы. Да вы замочили документ! — вскричал он, и, высушив бумажку на подоконнике, прочел через лупу — ваш бывший… подал иск о разделе имущества. Какого-такого ИМУЩЕСТВА? Анна Карловна так взвыла, что под Лизанькой рванула надутая горячей водой грелка. Это — МОЁ! Увы, — Петр Серафимович полистал Кодекс гражданского уложения о разводах, — принимал участие в строительстве. Опять же баню ставил. Дорожку песком посыпал. Газон стриг. Теперь, извольте — пятьдесят процентов… да еще Гёгурчун за оскорбление достоинства… Эх, хотел я с вами тихой жизни, но! Вся жизнь — борьба, — сказал Пётр Серафимович и, открыв амбарную книгу, начал выискивать телефончик опытного адвоката.

Глава 35