Анна Карловна постояла еще на скамейке, помахивая руками, как птица, и, подхватив чемоданы, поплелась в здание больницы.
Глава 30
При всей внешней субтильности, романтической восторженности и кажущейся наивности, под вышитыми петухами да маками на косоворотках скрывалась вовсе не тургеневская барышня, не мать Тереза, нет! Анна Карловна сама была, как Карл Великий, Пётр Первый и Лариса, простите, Рейснер. Сурова была Анна Карловна при обманчивой внешности птенца, облепленного пухом одуванчика. Мгновенно осознав опасность, грозящую, прежде всего — недвижимому, а уж затем — движущемуся — имуществу, Анна Карловна, совершив еще пару взмахов невидимыми крыльями, заложила стерильные пальцы в рот, снабженный не чувственными, а узкими губами истой жрицы Асклепия, и свистнула так пронзительно, что Толян с перепугу рухнул в погреб, где воровал втихаря банки с вареньем, а пожилая фельдшерица Устинья Филимоновна, с трудом пристроившая шприц к ягодице почтеннейшего ветерана труда Козявкина Петра Спиридоновича, качнулась и разом, нажав на плунжер, выпустила в ветерана лекарство столь болезненное, что ветеран воспрял духом и ушел поднимать народ на митинг за КПСС. Многие больные отчего-то решили, что это разбойное нападение на больницу, и срочно начали драться за казенное имущество, а на кухне и вовсе произошел конфуз — повариха, вскрикнув, уронила в котел пачку йодированной соли, добытой на соляных шахтах еще дружественной нам республики, а присланный практикант Мотя Фингер сломал неработающий аппарат УЗИ. Анна Карловна, стоя на пеньке, обозначавшем центр больничной территории, сзывала персонал, больных, здоровых и все трудоспособное население.
— Это как же выходит ТАК? Товарищи? Сестры? Братья? Однополчане? Труженики тыла? — тут Анна Карловна запнулась, так как ей кто-то крикнул «не на митинге!» Это ей-то? Ей? К ней на поклон ходили, несли свежие, еще теплые яйца, трехлитровые матовые от жирности банки с молоком, кровяную колбасу из бараньих кишок и ядовито ухмылявшуюся щуку, попавшую по жадности в сети. Анна Карловна поняла, что её тут больше не любят. Откашлявшись, она попробовала сменить тон и стала плескать ручками, будто хлопая в ладоши — ха-ха-ха! А что это случилось? Почему это меня не пускают в мой дом? Как это странно… А чего тут странного, — Любушка расстегнула белый халат и выпростала на волю цветастую юбку, — вы теперь кто? Никто. А квартирка, извиняйте — казенная. Вы ж покинули? Ну? И без заявления. А теперь вам не как раньше куда хочешь. И уволили вас. А на ваше пригретое место по всем частям новая докторша обозначилась. Так что — как говорится. И все замолчали, только слышно было, как из-за высокого забора скулит пёс Валидол.
Глава 31