От меня до тебя — два шага и целая жизнь

Игнат втолкнул свою спутницу буквально на ходу, сам удержал двери, и только в тамбуре перевел дух и поцеловал румяна на щеке своей длинноногой девочки, и скинул с плеча сумку и начал расстегивать крючки и пуговицы на её дорогой шубейке, как вдруг, повинуясь чему-то безотчетному, распахнул двери вагона и пошел вперед, всматриваясь в лица сидящих. Игнатик, ты куда? — верещала девушка, согласившаяся ради него на такое экзотическое путешествие — в электричке. Игнат уже прошел два вагона, содрогаясь на стыках межвагонных гармошек, потолкался с входящими — выходящими, и все шел — вперед, и уже проехали его Химки, а он шел, и понял, что промахнулся, и нужно вернуться, и побежал назад, и увидел её, Наташку, с пирожным в руке, и эта «Анна Павлова», напоминавшая диковинный цветок, делала Наташку похожей на сказочную героиню, на какую-то новогоднюю, нездешнюю, и Игнат навис над ней и сказал — ну, где твоя сумка? А она ответила — я её выбросила давно, а он сказал, что она врёт, и она ответила, — да, врёт, и она все ждала, когда же он её найдет, а он целовал ее губы, сладкие от крошек безе и говорил, что не отпустит ее больше никуда и никогда… а потом схватил её за руку, а она зацепилась ногой за огромную коробку с тортом, и оба хохотали, как ненормальные, и, выскочив в тамбур, Игнат дернул стоп-кран, и поезд, шипя, и бросая искры в снег, встал, не дойдя сотни метров до безымянной станции, на которой поезда почти никогда не останавливаются.

Анна Карловна

Все персонажи являются вымышленными и любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.

Глава 1

Ах, нет, нет и еще раз — нет! Не всегда Анна Карловна находилась под спасительным крылом своего друга Петра Серафимовича, нет! Было время, канувшее, как и все, в неподвластном мне Мишурино — в никуда. В болота, в лесные озера, в грунтовые воды, наконец. В те дальние времена Анна Карловна, купившая домик с желтыми ставенками, жадно впитывала прелесть мишуринских буреломов и методично записывала впечатления в особый блокнот, на обложке которого стоял вождь мирового пролетариата, простерший руку неизвестно куда. Обзаведясь технической новинкой — видеокамерой, Анна Карловна принялась фиксировать исчезающее время. В кадр попадали коровы, бабки, мужики, конь Мальчик, погреб, сложенный из тесаного камня и кривоватые от времени ворота, означающие въезд в усадьбу. Для того, чтобы погрузиться полностью, Анна Карловна соответственно экипировалась — её соломенная шляпка имела ленты, схваченные под подбородком в бант, рубашка а-ля рюс была простегана и вышита сомнительного вида птицами, а уж юбка! Юбке посвятить, разве что, целую главу? Хороша была юбка! Цветистая, миль-дё-флёр, беж на густом синем, ах, что это была за юбка!

Конь для колоритных поездок нашелся быстро, ибо был в единственном экземпляре. Завхоз Петровна, злобно косясь на шляпку, позволила выкатить из сарая пролетку, которую Анна Карловна, с присущим ей шиком задрапировала бархатным занавесом из клуба. Бахрома колыхалась на ветру, придавая экипажу еще большую полетность. Кучером был назначен Мишка Воробей — за черные кудри и любовь к лошадям. Мишке полагалось подавать экипаж к 9 утра, и — чтобы непременно свежайшие цветы. Так и шел Воробей, страдая, по деревне, сопровождаемый ехидным хохотом, держа букет поникших цветов в вытянутой руке — так несут гранату, из которой выдернули чеку. Поддерживаемая Воробьем, Анна Карловна, молодо хохоча, усаживалась в пролетку, принимала букетик, пристраивала его на груди, и, коснувшись кучера прутком, говорила — трогай, милейший! И Воробей трогал. Муки он этой снести долго не смог, запил сначала с горя, а потом и с радости — ибо был уволен и смог опять радостно лежать у дома, не снимая валенки — летом, по заверениям Воробья, ноги в них не потели вовсе.

Новым претендентом на вожжи стал простой русский мужик, не отличающийся от прочих ничем, кроме как, пожалуй, особой, топорной рубки, лицом. По приказу Анны Карловны он был отмыт, протрезвлен, стрижен в скобу, надушен дамскими духами. Сапоги натерли ваксой, коня — дегтем, чтобы слепни не кусали, и — поехали! Новый кучер цветов не носил, и об эпохе фаворитизма наслышан не был, но путь к сердцу проложил со знанием дела…

Глава 2