От меня до тебя — два шага и целая жизнь

Полусонная тетка, не взглянув на протянутые паспорта, дала каждому по ключу, замахала рукой — завтра, завтра деньги, и улеглась на банкетке. Номера были в разных концах коридора, и Игнат, донеся злосчастную сумку, встал рядом с дверью Наташиного номера, взял из ее ладони ключ, открыл дверь, и, не зажигая света, вдруг притянул к себе Наташу, снял мокрую от дождя шапку с ее головы, и Наташины волосы рассыпались, а он собирал их в узел на затылке и все целовал её лицо, и Наташа поняла, что она плачет, до того ей захотелось, чтобы именно этот, неизвестный еще несколько часов назад Игнат был ее мужем, и она все пыталась в полумраке поймать выражение его глаз, но только ощущала что её, такую правильную, такую рассудительную и верную жену, захлестывает с головой, да так, как этого не было никогда в редкие ее служебные романы, что она просто погибнет, если ЭТОГО не случится немедленно, и ЭТО случилось, и чужие гостиничные простыни пахли дешевым стиральным порошком и чужими духами, и в номере было душно, и, когда она, наконец-то, пошла принять душ, споткнулась об эту чертову сумку, и расшибла коленку, а Игнат выбежал, и глупо дул на ссадину, и носил её на руках, а душ был холодный, но от него было жарко, бесконечно жарко… Утром Наташа проснулась от стука в дверь — дежурная по этажу просила «документики» и «оплатить». Игната не было. Валялась на столике смятая пачка сигарет со страшной картинкой «импотенция». Наташа заплакала, жалея себя, и понесла, держа двумя пальцами, пачку — выбросить. Пачка была разорвана, а внутри ручкой был написан номер сотового, и одна буква «И». Какая пошлость, — сказала Наташа и разорвала пачку. И пошла искать магазин — купить новую сумку.

Игнат всегда просыпался за мгновение — «до». До того, как самолёт пойдет на посадку, до того, как телефон сыграет побудку (пионерский горн — «вставай, вставай, дружок …"), «до» — это было жизнью его крепкого, натренированного тела, живущего в постоянной готовности — вскочить, убежать, уйти. Игнат не был ни вором, ни сыщиком — так, тренер в фитнес-клубе, берейтор на ипподроме, вечный игрок, перекати-поле, удачливый и независимый — любимчик жизни. Баловень. Так и сейчас — открыл глаза — серый рассвет, ветка, царапающая стекло, смятые простыни на полу и чужая женщина, доверчивым калачиком свернувшаяся рядом. Лица её не было видно, но какое-то умиротворенное счастье шло от её тела. Молодец, — похвалил себя Игнат, — доставил девушке радость, и, быстро одевшись (он никогда, никогда не разбрасывал свои вещи!), споткнулся о её дурацкую сумку, всунул ноги в кроссовки, схватил подмышку куртку и тихо вышел, притворив за собой дверь. Десять секунд — зашнуровать кроссовки, десять секунд — похлопать себя по карманам — все ли на месте, и упруго перепрыгивая через ступеньку — на улицу, мимо все еще сонной администраторши. За ночь выпал снег, мелкий и колкий, и поземку гнало по латаному асфальту привокзальной площади, и шли мужики в светоотражающих жилетах поверх промасленных курток, сплевывали утреннее похмелье и табачную жвачку. Игнат спросил закурить, и так же сплевывая сигаретную дешевую горечь, простоял на площади, изучая расписание, и взял билет до Москвы и сидел, вытянув ноги в дорогих кроссовках и полуспал, ожидая электрички. Не доезжая Ленинградского вокзала, выскочил в Химках, дошел пешком, радуясь утренней бодрости в отдохнувшем теле до дома за неприметной крашеной калиткой, стукнул пару раз по дощатой филенке двери, ввалился, обдав морозцем, квартирную хозяйку, и завалился на диван, обзванивать наступающий день. Странно, но Игнат ждал звонка Наташи. Странно, тем более что уж никак она не попадала в его luxury class — она, по его классификации, была в разряде «домохозяйки», скучная, убитая по-прежнему совковой, невзирая на капитализм, жизнью. Пашет в Москве, мотается в Подмосковье, живет в мерзкой панельной пятиэтажке, в которой плесень и грибок в ванной, совмещенной с санузлом, и сушит белье на балконе, и копоть от проходящих поездов оседает на простынях ивановского ситца. И муж у нее — охранник автостоянки, или покруче — так, скажем, инкассатор. С пузом — от пива и в майке, купленной на привокзальном рынке. Муж ей изменяет, а единственный ребенок — дочь, уже в 12 лет красит ресницы и ходит в черном — непременно гот. И тату. И скандалы. И участок под картошку, огороженный рваной рабицей. Скольким таким Игнат подарил счастливую ночь, или счастливые часы — сам он не помнил, считая это не удовольствием, а, скорее — благотворительной деятельностью. Но почему эта не позвонила? Почему? Звонили почти все, и просили о встрече, а эта — молчит. Эх, — Игнат сковырнул кроссовку с ног, — визитки, что ли, заказать?