От Монмартра до Латинского квартала

— Уверяю вас, — повторила кухарка. — Вот погодите — увидите.

Депаки присел в уголку и больше часа томился в ожидании. Он не решался попросить слуг доложить о нем, так как все они были в нервном состоянии по поводу опоздания гостя, которого ожидали к завтраку. Жюль с раскаянием и страхом внимал их выражениям негодования на гостя, «подложившего им свинью». Наконец приказано было подавать. Бедный Жюль, не смея шевельнуться, смотрел, как мимо его носа проносили аппетитные блюда, и, скрепя сердце, улыбался. Только что он было набрался духу и приосанился, как увидел, что кухарка, садясь за стол, знаком приглашает его сделать то же самое. Депаки, конечно, не замедлил принять приглашение. Он ел с большим аппетитом, пил, затем закурил свою трубку, когда г-жа Алле, войдя зачем-то в кухню, спросила его с некоторой резкостью, кто он такой и что здесь делает.

— Я ожидал… — отвечал скромно Депаки. — Видите ли… я не хотел мешать…

* * *

Вся его жизнь была рядом неудач и злоключений. Но, — удивительное дело! — вместо того, чтобы устать от них, он даже, что называется, вошел во вкус и рассматривал их с чувством коллекционера. Были ли эти невзгоды суждены ему свыше, или он как будто сам их накликал, возвращаясь к ним постоянно мыслью, — но их было столько, что не сосчитать. Депаки, однако, не менялся под их влиянием. Мы его встречали в «Кролике» или у «Мари, доброй хозяюшки»; он был все так же застенчив, неуверен, молчалив и бесцветен. Его седеющие волосы, его слишком широкое платье и этот вид лунатика, бродящего во сне, были созданы для того, чтобы вызывать насмешки проходящих. Рядом с ним Утрильо особенно резко бросался в глаза своими манерами. Депаки при нем уже не замечали. Он исчезал незаметно, и, — когда, бывало, кто-нибудь хватится его, — Жюля нигде нельзя было найти.

Между тем «м-сье Морис», испачканный красками, жестикулирующий, оборванный, производил большой эффект и шумел вовсю. Он появлялся на наших сборищах всякий раз, как ему удавалось улизнуть от своего квартирохозяина, и с его приходом все преображалось. В такие вечера мы видели, как Утрильо, очень бледный, мрачный, с поразительной быстротой вливает в себя литр за литром красное вино. Потом этот замечательный художник начинал свои выходки. Он, раскачиваясь, подходил к столикам, смерял нас взглядом и, схватив стакан или бутылку, убегал, испуская дикие крики; мы бросались за ним в погоню. Но тщетно! Утрильо спасался на улицу и потом возвращался, барабаня в окна до тех пор, пока ему не отпирали. Насколько наш приятель Жюль старался быть незаметным, настолько м-сье Морис стремился с упорством, достойным лучшего применения, внести беспорядок и шум всюду, где он появлялся.

Трактирщики — все они хорошо его знали — не упускали случая использовать Утрильо. Некоторые даже держали для этой цели трубочки с красками, карандаши, холст, кисти. Они старались его напоить, потому что за вид Монмартра, написанный Утрильо, можно было тогда получить с полсотни франков. В кабачке Мари, даже еще в первые годы войны, можно было увидеть лучшие из работ Утрильо. Развешанные друг подле друга без всякого порядка, они покрывали сверху донизу стены залы; никто не обращал на них внимания. Были там полотна и Сусанны Валадон, матери Мориса Утрильо (который в знак сыновней любви подписывался всегда «Утрильо В»), и Тире-Бонье, и Депаки. Все они платили по счетам своими рисунками. В этом гостеприимном заведении, называвшемся «Прекрасная Габриэль», и художники и не-художники чувствовали себя как дома. Кто не мог платить ни деньгами, ни рисунками, платил рассказом или песенкой. Мари была добрая женщина. У нее было место за столом для всякого художника или поэта, и она не очень пеклась о своих доходах.

^{Морис Утрилло. «Прекрасная Габриэль»}

На улице Мон-Сени, в тупике, образуемом лестницами и узким проходом из улицы Сен-Венсен, заведение Мари было тогда уютным убежищем для нашей братии. Кормили там превосходно, Мари сама готовила и выбирала вина. Эта женщина вполне заслуживала свое прозвище «добрая хозяюшка». Она была очень скромна на вид, но я склонен думать, что под ее простодушной ласковостью скрывалось много проницательности и здравого критического ума. В противном случае она не считала бы своего соседа, квартирохозяина Утрильо, «папашу Г.» — опасным конкурентом. Ведь тогда никто еще не подозревал, как будут цениться со временем работы Утрильо.

^{Морис Утрилло. Монмартр}

Но, когда последний поселился у папаши Г., Мари почувствовала в этом угрозу своим интересам. И, боже, сколько достойных попасть в историю сцен произошло между м-сье Морисом, папашей Г. и живой, стремительной Мари! Сколько военных уловок! Но м-сье Г., получивший свое звание охранителя Утрильо по договору, был, конечно, стороной сильнейшей и избегал столкновений.