От Монмартра до Латинского квартала

Между Монмартром и Латинским кварталом, столь несхожими меж собой, уже задолго до этого года началась открытая борьба. Дерен, Сальмон, Аполлинэр, Пикассо, Модильяни очень редко показывались теперь в «Кролике». Они развлекались в другом месте, и, должен признаться, без них наши вечерние сборища много теряли. Не было той возвышенности, окрыленности духа, того блеска фантазии, какие вносили эти товарищи. Теперь царило другое, более будничное настроение, другие заботы нас занимали. И уже замечалось какое-то смутное, глухое беспокойство, побуждавшее нас порою пересчитывать товарищей. Мы как будто боялись, что наша тесная компания вот-вот дрогнет — и рассеется во все стороны на волю ветров. Но пока еще на площади дю-Тертр, на терассе Бускара собиралась веселая, жизнерадостная компания: Шас Лаборд, Дараньес, Асселен, Жирье, Делиньер, Варно, Доржелес. Мы обедали за одним столом, потом, когда нас тянуло в берлогу Фреда, мы отправлялись искать Мак-Орлана и находили там его и его «команду» в полном составе. Так проходил вечер. Девушки и гуляки, ценители поэзии, братались с нами, постоянными клиентами Фредерика, говорили нам «ты», предлагали выпить. Эти гуляки обладали чувствительным сердцем и «артистическими вкусами» и, если какая-нибудь из дам оставляла их ради одного из нашей компании, они не сердились. Иногда они уходили на время и, потанцевав в «Ла-Га-лет», возвращались с новыми подругами. Все они были разного типа и происхождения — и это придавало особое очарование кабачку Фредэ. Но все одинаково любили легкую и веселую жизнь в «Кролике», с ее литературной отравой. Да и кто же хоть раз не испытал того внезапного очарования, когда при свете ламп, затененных красной шелковой шалью, под низким закопченным потолком большой комнаты, где певал Фредерик, чувствуешь себя, бывало, захваченным и словно одурманенным чем-то сильнее и слаще опиума? Ни одна греза, ни одно наслаждение не могли сравниться с этим ощущением. Это было нечто ни на что не похожее. Какое-то особое опьянение мечтой и печалью, глухой, без отклика. Оно окутывало нас подобно тому, как звук осеннего дождя, то перестающего, то снова льющегося, баюкает и погружает в сладкое оцепенение.

Жюль-Эмиль Макле. Интерьер «Проворного кролика»

В эти ночи на улице, действительно, часто шел дождь или снег, а внутри кабачка наиболее пьяные спали, растянувшись на скамьях, в то время как на камине прыгали белые, чистенькие, резвые ручные мышки. Невозможно описывать обстановку наших долгих ночных бдений, не испытывая при этом какого-то странного чувства, рожденного невыразимой болью утраты. Обстановка эта напоминала лавку старьевщика, где непристойные статуэтки стоят рядом с огромным гипсовым Христом и с картинами Пикассо, Утрильо и Жирье. Трубки душно дымили. Фредерик с гитарой, Мак-Орлан в костюме ковбоя, сырость стен, собачий лай за окном, тайные печали каждого из нас, нищета, наша молодость, наши напрасно потерянные годы — все вместе создавало ту атмосферу, о которой я говорю. Как ее опишешь? В иные вечера мы все бывали пьяны — и некоторые испытывали острую грусть, чувство ужасного одиночества, но не проявляли этого ничем. За исключением бедняги Кутэ, который быстро приходил в такое состояние, что нам приходилось укладывать его на пол, под столами; никто не давал заметить, что он пьян. Кутэ же, просыпаясь, кричал во весь голос или, вскакивая, швырял на пол бутылки и стаканы, — и, тогда, чтобы заглушить скандал, мы все начинали петь хором.

Такие зрелища были в то время делом обычным, вполне в духе нравов Монмартра, и не останавливали ничьего внимания. Иногда даже эти ночные развлечения заканчивались револьверными выстрелами с улицы по стеклам кабачка. Это бывало, когда в дело вмешивались те господа, которых Фредэ не любил пускать в свой кабачок. Они всегда готовы были принять участие в увеселениях и делали это на свой манер, а их бывшие подруги дрожали от волнения: для них это был зов улицы, напоминание о прежних похождениях, о прошлых любовных историях, жутких и опасных. Для нас же это было просто великолепное возбуждающее. Иной раз случалось, что в «Кролик» неожиданно проникали сутенеры, решившие наказать своих девиц, и, размахивая ножами или бритвами, сеяли ужас вокруг. Занятные часы! Эти типы, окружившие меня как-то в зимнюю ночь, когда я возвращался домой, были настоящие звери. Их плащи, жесткие, словно свитые из веревок, имели форму макферланов, таких точно, какие носили во времена дилижансов грабители с большой дороги. В руках у них были тяжелые кастеты. Откуда шли эти субъекты? Из каких отдаленных кварталов? Вероятно, их привлек какой-нибудь подозрительный бал на высотах Монмартра…