От начала начал. Антология шумерской поэзии

И тут мы подходим к самому главному, без чего все наши рассуждения об особенностях шумерской литературы окажутся напрасными и о чем мы попросту забываем. Об ином течении времени вокруг древнего человека и в нем самом. С самого своего рождения шумериец вступал в иной ритм и жил иным чем пом, чем мы. Сколько времени нужно па то, чтобы раздробить на каменной зернотерке зерно на день? Вырезать цилиндрическую каменную печать немудреным инструментом, заполнить убористым почерком глиняную табличку, которую надо предварительно подготовить? Попробуйте представить себе. Неважно, что все эти действия древний шумериец выполнил бы раз в двадцать быстрее нас или что одному и тому же человеку не приходилось, скажем, молоть зерно (это делала домашняя рабыня) и вырезать печать. Важно, что человек жил в атмосфере длительных действий, у него было время ноши в это действие, вдуматься в него, ощутить его вкус, Походя ничего не делалось. По девять-десять дней длились праздники в Двуречье, на которых исполнялись и большие произведения. Сколько надо времени, чтобы прочесть вслух девятьсот, тысячу строк текста, да еще и сложном музыкальном сопровождении? А это только одна часть празднично-культового действа. Эмоциональное включение в такое действо, при всей его привычности, было иным, чем наше, — не столь быстрым, но зато и более глубоким, основательным. И об это нам сказали сами тексты, их структура и внешняя форма.

Обратимся еще раз к повторам и длиннотам шумерских памятников и еще раз рассмотрим шумерский способ начинать рассказ. «Княжий престол, княжий престол, он вывел его из храма». Кто «он» и что за «княжий престол»? Загадка «включает» внимание, как бы ударяет нас. Но вот образ обрастает подробностями. «Энлиль княжий престол вывел из храма». Образ приблизился к нам, мы его узнали. В третьей фразе «Энлиль княжий престол царственности вывел из храма». Наше внимание сосредоточивается только на новых гранях образа, повторы уже опущены, они влились в сознание раньше. Они помогают рассказчику распеться, слушателю лучше их воспринять и запомнить, они помогают установлению единства исполнителя, исполняемого произведения и слушателя. И каждое новое слово, определение наделяет образ еще одной гранью, делает его выпуклым и приближает к слушателю постепенно, путем последовательного эмоционального включения. Образ как бы теряет свою абстрактность, он делается все конкретнее и конкретнее, за время повторов вы успеваете сжиться с ним, постичь основную мысль и сосредоточить внимание на главном. Чередования двух-трех слов в одинаковых отрывках подобны ритмическому узору на керамике или фризу на каменной цилиндрической печати, они задают определенный ритм всему произведению. И нас уже не должно удивлять и смущать, что в тексте о нисхождении Инанны до тринадцати раз утверждается одна мысль, ее главное содержание — в перечислении тех храмов, из которых Инанна ушла одновременно. В плаче о разрушении Ура тридцатипятикратное повторение подчеркивает масштабы и размер катастрофы. Можно же было просто сказать: «Все боги покинули храмы». Но каждый раз с включением все новых имен нарастает ужас, создается тревожное предчувствие неисчислимых бедствий.

Поэтому читатель, который захочет «включиться» в шумерскую поэзию, должен в первую очередь запастись терпением; надо попробовать, войдя в состояние внутреннего покоя, взять текст и начать читать его не очень громко, монотонно, ритмично, нараспев, не опуская ни одного повтора, а ожидая их и радуясь им. Еще лучше, если один будет читать, а другой слушать: чувство общности, единого эмоционального состояния — важное условие восприятия шумерской поэзии. Не стоит забывать и о том, что «окутанным, как покрывалом», течением времени хочет быть каждое шумерское произведение, особенно крупное, эти тексты не желают, чтоб их читали «оптом», и любят, когда к ним возвращаются В своей прекрасной книге «История начинается в Шумере» (пер. с англ., 2-е изд., М.:Наука, 1991), известной многим русским читателям, профессор Крамер с захватывающей увлеченностью показал нам шумерийца с позиций современности. Сами названия глав — «Первый парламент в мире», «Первая война нервов» — вводят Древний Шумер в современный круг понятий. Для таких сопоставлений есть веские основания— Крамеру хотелось показать сходство многих библейских и других всемирно известных мифологических и сказочных сюжетов с более ранними шумерскими, и подчеркнуть, насколько близки и понятны могут быть нам древние. Это один способ познания древности — взять се в свою современность, присвоить и усвоить ее. Другой путь — попытаться на некоторое время войти в древность, взглянуть на мир глазами человека той эпохи, что, безусловно, сложнее.

Тем не менее я постаралась наметить возможности обоих путей, и остается только пожелать читателю этой книги с успехом воспользоваться любым из них.

Хвала тебе.

Богиня Нисаба!

В. Афанасьева

РАЗДЕЛ I. УСТРОЕНИЕ МИРА