От наркомана до миллионера

Эти бывшие наркоманы и алкоголики отказались от наркотиков и водки, перестали воровать, развратничать, материться, собрались вместе под знаменем Христа… И что дальше? Исцелять за деньги других жертв пагубной страсти? Это хорошо. А что еще? Да просто рубить бабло, как и в любой фирме, созданной с целью получения прибыли. Но получать бабки здесь было исключительной привилегией начальства. Вот почему на меня с такой ненавистью смотрели несостоявшиеся пасторы. Ведь я перешел им дорогу, ведущую не к храму, не к Богу, а к обогащению.

В общем, «Homo homini lupus est» — человек человеку волк. Если я не буду отстаивать свое место, свою позицию, меня элементарно сожрут. Или мне вовсе уйти из церкви… Но тогда я к этому не был готов. И чуть позже объясню, в чем тут дело.

Еще не так давно я мечтал сделать карьеру в пятидесятнической организации — стать дьяконом, потом пастором, потом епископом. И вот первый шаг сделан, я дьякон. Но делать второй шаг мне хотелось все меньше и меньше. В своих мечтах я видел себя обеспеченным человеком, живущим с женой и детьми в собственном доме, катающимся на хорошем автомобиле, посещающем другие страны. И почему-то эти мечты никак не связывались с церковью. Но уйти от пятидесятников было не так-то просто. Оставалось найти способ заработать, не уходя из Церкви Христианской Миссии.

Оставалось признать, что я стал зависим от религии, как раньше был зависимым от наркотика, превратился в настоящего зомби, выполняющего приказы начальства. Однако, если я способен рассуждать, мыслить, сопротивляться, значит, мое Я еще не пропало… Значит, надо приспособиться к существованию в этой системе…

Когда наша церковь называлась «Исходом», ее цели и методы были гуще завуалированы рассуждениями о верности евангельским принципам. После дерёмовских реформ все стало куда откровеннее и циничнее. Целью было привлекать как можно больше страдающих от наркозависимости, приносящих деньги за свое лечение. Наша церковь была прямо заинтересована в увеличении числа адептов. И бывшие наркоманы составляли значительное их число. Ведь все платили церковную десятину. При Дерёмове в этом отношении дела у церкви пошли хорошо. А значит, конференции становились все многолюднее и дороже, епископы и пасторы разъезжали на иномарках, квартиры и особняки, где жило начальство, делались все просторнее. А рядовые проповедники и миссионеры по-прежнему теснились по десять-двенадцать человек в одной квартире, проходящие реабилитацию жили еще хуже. По долгу службы мне приходилось много мотаться по Воронежу и другим городам. Чтобы всюду успевать, мне выдали то, что по документам числилось «Ладой» четырнадцатой модели. Достаточно сказать, что у этой рухляди не работал ручник, а переднее пассажирское сиденье было от автобуса «Икарус».

Зарабатывая деньги, ЦХМ придумывала способы уходить от уплаты налогов, и я, как отвечавший за финансы, принимал в этом участие. Рядовые члены церкви платили десятину со всех своих доходов, но и помимо этого из них постоянно вытягивали деньги под благовидными предлогами — то ремонт реабилитационного центра, то юбилей епископа, то издание книги душеполезного чтения, то дорогостоящая операция ребенку. Я могу с уверенностью заявить, что объявленные и истинные цели таких поборов чаще всего не совпадали.

Пятидесятничество считается умеренной протестантской церковью. Радикализмом тут не пахнет. Никто не запрещает ее адептам служить в армии, делать переливание крови, никто не заставляет ее последователей продавать городские квартиры и селиться в таежной глуши, ее вожди не считаются святыми и богами. В общем, пятидесятники не свидетели Иеговы, не «Аум Синрикё», не кришнаиты, не сайентологи. Никак не попадают в классификацию тоталитарных сект, которую создал известный религиовед Александр Дворкин. Но всё относительно. И в ЦХМ идет обработка сознания рядовых членов. Мужья начинают настороженно относиться к женам, дети не слишком доверяют родителям. Внушается, что пастор важнее отца и матери.

У меня тоже был свой страх. Мне внушалось, что, отойдя от церкви, я снова начну колоться. Опыт бегства из Липецка и возвращения в Ставрополь показывал, что это, действительно, так. Я стал взрослее, опытнее, мудрее. Чувствовал в себе силы заняться настоящим бизнесом, обойтись без церкви. Но чем сильнее, чем дальше я пытался от нее уйти, тем больше меня тянул обратно страх — сейчас порву с пятидесятниками и в моей руке сам собой окажется шприц. Для того, чтобы понять простую истину — религиозная зависимость едва ли не хуже наркотической — требовалось время.