От неолита до Главлита

О бывшей цензуре

Какое смешное ощущение: будто были мы, сатириконцы, волжскими бурлаками, еженедельно тащившими своими натруженными лямками плечами и грудью тяжёлую цензурную барку. (…) Тащили, кряхтя и надрываясь, с проклятием внутри и деланно весёлой улыбкой на губах.

И вот — в тот момент, когда мы особенно напружились, почти совсем пригибаясь к земле, кто-то одним молниеносным взмахом острого ножа разрезал бичеву, и мы, освобожденные, чуть не ткнулись с размаху в землю.

Цензура…

Ах, читатель, надо сказать правду: ведь вы почти ничего не знаете о ней и уж совершенно ведь ничего в ней не смыслите…

А мы знаем, — ох, как знаем…

Мы, пожалуй, лучшие специалисты по цензуре (…)

Результат моих исследований таков:

— Если цензор, значит — дурак. Если не дурак, значит, не цензор, а просто прохожий, забредший сюда в это казённое жёлтое здание на Театральной улице по ошибке, — и вот уже вижу я своими умственными очами, как зовёт тебя, случайного прохожего, в свой строгий кабинет председатель Цензурного комитета, и говорит он тебе, строго наморщив брови: «А ведь вы, голубчик, нам не подходите. Какой же вы цензор? Вот вы пропустили и то, и это. Разве так можно? Нет, вы для нас слишком умны».

А ещё бы! Негоже быть умному человеку в этом сплошном царстве рафинированных дураков.

Были ли эти цензурные дураки злы? Нет. По совести говоря, не были… Они даже не мстили, если мы пробовали посмеяться над ними в журнале.

Надо быть справедливым, народ всё был не злой, не яростный, но бесконечно глупый.

Какое-то сплошное безысходное царство свинцовых голов, медных лбов и чугунных мозгов.

Расцвет русской металлургии. (…)

Март 1917

Аркадий Тимофеевич Аверченко (1881–1925) — писатель-сатирик и юморист, редактор журналов «Сатирикон» и «Новый Сатирикон». Из последнего (1917. № 12. С. 3–4) взята публикуемая статья. С 1920 года Аверченко жил в эмиграции.

В августе 1917 года появилась пророческая «Эпитафия» поэта А. д'Актиля (Анатолий Адольфович Френкель, 1890–1942):

А. д’Актиль Эпитафия

Господь! Во все часы и дни
Не наказуй и не кляни,
И не взирай на нас сурово,
От рабства слова нас храни,
А паки — от свободы слова!

Часть II. ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ

ВИНТОВКА У ГОРЛА

Декреты новой власти

На третий день после октябрьского переворота вышел «Декрет о печати», подписанный Лениным и положивший конец свободной прессе. Вот некоторые его фрагменты:

«В тяжёлый и решительный час переворота и дней, непосредственно за ним следующих, Временный Революционный Комитет вынужден был предпринять ряд мер против контрреволюционной печати разных оттенков.

Немедленно со всех сторон поднялись крики о том, что новая, социалистическая власть нарушила таким образом основной принцип своей программы, посягнув на свободу печати. (…) Всякий знает, что буржуазная пресса есть одно из могущественнейших оружий буржуазии. (…) Как только новый порядок упрочится, всякие административные воздействия на печать будут прекращены; для неё будет установлена полная свобода в пределах ответственности перед судом, согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону. (…) Настоящее положение имеет временный характер и будет отменено особым указом по наступлении нормальных условий жизни…»[39]

Судя по дальнейшему развитию событий, «нормальные условия жизни» наступили лишь спустя 73 года, когда вышел «Закон о печати», чуть было дважды, во время «путчей», не отменённый… «Декрет о печати» был одобрен на заседании ВЦИК 4 (17) ноября. Выступая на нём, Ленин сказал: «Мы и раньше заявляли, что закроем буржуазные газеты, если возьмём власть в руки. Терпеть существование этих газет — значит перестать быть социалистом. Тот, кто говорит: „откройте буржуазные газеты“, не понимает, что мы полным ходом идём к социализму…»[40]