От НТВ до НТВ. Тайные смыслы телевидения. Моя информационная война

Нам позвонили с СТС, спросив, не могли бы мы освещать ход событий на Дубровке в их эфире? Я, конечно, очень удивился, потому что никак не ожидал от сугубо развлекательного телеканала такой реакции на происходящее в Москве. Поскольку возможностей перегона готового материала непосредственно к коллегам не существовало, пришлось пользоваться услугами курьера, забиравшего у нас «бетакамовскую» кассету с записью и отвозившего ее на СТС. После первого же выпуска нам снова позвонили и сказали: «Спасибо, больше не надо!» Что это было, я не знаю до сих пор. Не думаю, что причина кроется в слабости нашей работы, потому что в таком случае в эфире СТС появились бы чьи-то другие новости, а этого не произошло. Так или иначе, на посвященной мне страничке в Википедии до сих пор висит предложение: «В 2002 году (в дни теракта на Дубровке) вел экстренные выпуски новостей «Сейчас в России» на телеканале СТС». Впрочем, эта фраза – далеко не единственный «косяк», допущенный составителями моей сетевой биографии.

Но вернемся к «Норд-Осту». В поле выехали все сотрудники телекомпании, кроме меня. Кто-то снимал, кто-то доставлял готовые материалы в редакцию, кто-то развозил по точкам еду и воду. На протяжении четырех суток, с 23 по 26 октября 2002 года, большая часть нашего коллектива домой не возвращалась. Исключения делались лишь по состоянию здоровья или при наличии маленьких детей. В мои обязанности, помимо работы непосредственно в кадре, входил информационный мониторинг. Я сидел у себя в кабинете и непрерывно смотрел и конспектировал новости по телевизору и в Интернете, что помогало мне сообщать зрителям все известные подробности. На первый взгляд, мы отставали от других СМИ, обладавших большими кадровыми и техническими возможностями. Но нам повезло – если применительно к истории с захватом заложников в «Норд-Осте» уместно употреблять такое определение.

Лучшая новость – плохая новость. Эта аксиома часто приводится в пример, когда работа журналистов подвергается критике. Мол, для них нет ничего святого, они готовы на все ради рейтинга и т. д. Мне кажется, что обвинять только и исключительно одних журналистов – неправильно. Я умышленно использовал термин «аксиома», потому что не считаю необходимым доказывать, что плохие, тревожные, трагические новости привлекают большее внимание аудитории, нежели новости добрые, радостные или смешные. Это – данность, и тут нет вины журналистов. Так устроена человеческая психология. На мой взгляд, подобное отношение к новостям, то есть к рассказам о том, что произошло нового, объясняется тем, что хорошие новости изначально воспринимаются потребителем информации как нечто само собой разумеющееся: «Григорий Лепс дал мини-концерт в московском метро», «Биатлонист Бабиков выиграл гонку преследования на чемпионате Европы», «Композитор Эннио Морриконе получил Звезду на голливудской Аллее славы», «Министр образования России Ливанов предложил производить роботов-тараканов». Это все новости одного дня, 27 февраля 2016 года. Наступил новый день. Взошло солнце. Все как и должно быть. Вы забудете обо всех вышеперечисленных новостях через несколько часов. Разве что «роботы-тараканы» смогут остаться в вашей памяти на чуть более долгий срок. А теперь попробуйте оценить свою реакцию на следующие сообщения: «Совфед одобрил повышение акцизов на бензин и дизельное топливо», «Леонид Броневой попал в больницу после падения с лестницы в своем доме», «В Алтайском крае двенадцатилетняя девочка погибла под рухнувшим потолком», «Номинантка-трансгендер Анони объявила бойкот премии «Оскар». Эти новости менее приятны, они выводят вас из зоны комфорта, раздражают, то есть вызывают более сильные эмоции. Согласитесь, что, как правило, в литературе или драматургии отрицательные персонажи интереснее, чем положительные! Так бывает не всегда, но все же очень часто. Поэтому прежде чем упрекать журналистов в беспринципности, не торопитесь и задумайтесь: нет ли в этом ответа на ваш собственный эмоциональный запрос?