От НТВ до НТВ. Тайные смыслы телевидения. Моя информационная война

Что происходит вокруг, не замечаю. Вижу только человека, впервые поднявшего на меня глаза и осторожно берущего из моих рук трубку. Медленно нажимает кнопки. Ожидание. Разговор. Из глаз слезы. Все.

Я успеваю лишь взять телефон обратно, вокруг все приходит в движение. Резкие крики ополченцев. Кто-то пытается выхватить мою видеокамеру. Меня обступают все «тридцать три богатыря». Миша жестко подхватывает под локоть и тащит по направлению к машине. Автомат наготове. Вдогонку летит речь, которую я не понимаю. Миша отвечает, заталкивая меня в машину на водительское место. Шипит в ухо.

– Поехали быстрей!

– Что происходит?

– Ты позволила пленному грузину позвонить по телефону!

– И что? Он человек. И его родные не знали, что с ним. А он не знал, что с ними.

– Вот застрелят тебя… А вдруг этот дед – шпион?

Какой шпион? Пока говорим, машина будто сама срывается с места. Миша командует, когда направо, когда налево, поминутно оборачиваясь назад. Приезжаем на Суворова. Он немедленно все рассказывает «семье». Между ними громкий разговор. Больше всех кричит Виталий. Собираюсь в дорогу. Из дома вышли женщины, Люся и ее соседка Фатима. Запричитали, почему уезжаю так скоро. Рассказываю. Начали успокаивать, объясняя, что все мужчины у них очень горячи и категоричны. Фатима обняла за плечи и отвела в свой дом. Часа два, за чашкой чая и бутербродами, говорим о жизни. Потом приходит Миша и предлагает поехать посмотреть территорию, где находился гарнизон российских миротворцев. Он спокоен и даже добродушен.

У миротворцев, которых здесь уже нет, все разрушено. Казарма со стороны дороги, по которой шли грузинские танки, вызывает в памяти военные хроники Сталинграда. К нам топает еще один ополченец, судя по форме. Вполне себе упитанный молодец, с характерным запахом веселья накануне, зовется Сергеем. Снимаю все, что вокруг, кроме моих «телохранителей». Договор есть договор. Мне показывают какую-то огромную круглую штуку с пушкой. Без склонений и спряжений Миша объясняет:

– Это БМП. Российская БМП, которая стояла на передовой. Она стояла на позиции, и после прямого попадания, значит, с танка, она загорелась и рванула, и башня отлетела, вот, на двадцать метров.

Смотрю на «башню». Ощущение, что она пролежала здесь не меньше года. Не могла же она проржаветь так всего за неделю? Или наши солдаты служат на технике шестидесятых годов прошлого века? Бред… Молчу и слушаю. Михаил продолжает.

– Там находилось четверо ребят. Полный экипаж вместе с командиром.

Сергей советует.

– А вот эту башню-то сняли?

Уже сняла. И смотровую, и развороченный медсанбат, и столовую. Глаз камеры натыкается на белые клубы дыма в горах. Слышны выстрелы.

– Что там происходит? Этот звук оттуда?

– Да, да. Там, наверно, последние остатки бандформирований грузинских. Добивают.

– Вы хотите сказать, что там сейчас идет бой?

Молчание.

– А почему никто не сообщает, что здесь еще идут бои?

Миша молчит, соображая, что отвечать.

– Честно говоря, может, это русские проверяют, стреляет у них или не стреляет. Сама знаешь, машины приехали на «авось».

Нет, не знаю. Те танки и машины, что колонной двигались из Цхинвала, и те, что сейчас по периметру стоят у грузинских деревень, новенькие и чистенькие, будто только что сошли с конвейера. Глупый ответ не комментирую, понимаю, что умного и правдивого все равно не будет, тем более тому, кто позволил проявить сочувствие к противнику. И это после всех зверств со стороны врага, о которых так яростно говорили.