От Падуна до Стрелки

Минут через тридцать «Аннушка» с заправленными бензином баками легко отрывается от аэродрома и идет на юг. Внизу проплывает Ангара, разделенная островами на несколько рукавов, а за ней чернеет тайга. С высоты отлично видны лесосеки, лежневые дороги, по которым тягачи тащили хлысты, склады со штабелями коричневых стволов.

Летчик Напалко, маленький розовощекий крепыш, делает широкий вираж и идет на снижение. А когда на альтиметре стрелка подходит к цифре 50, он приводит самолет к ему одному известной точке, закладывает крутой вираж и летит обратно. Постепенно становятся понятными его действия: «Аннушка» чертит над лесом бесконечную змейку. Оператор и фотограф сидят у приборов. На самолете установлены аэромагнитометр, спаренный с аэрорадиометром. Это они чертят на длинной ленте волнистые линии. Заметив, как в одном месте линия острой пикой подскочила вверх, оператор, оторвавшись на секунду от прибора, бросает.

— Аномалия.

Мне это неизвестно, но расспрашивать сердитого оператора я не решаюсь. Поскучав, тихонько поднимаюсь, втискиваюсь в пилотскую кабину позади Напалко.

Летчик оказывается куда приветливее, он показывает как пристегнуть между пилотскими креслами широкий ремень, на котором удобно сидеть. Покачиваясь на нем, как на качелях, я слушаю Напалко:

— Нудная это работа, ходи и ходи над лесом, — как-то совсем неогорчительно жалуется пилот. — Как вылетишь на заре, так до обеда и крутишься.

Заканчивался второй час полета; судя по карте, лежавшей на коленях Напалко, мы уже разделались с квадратом. Снова мелькает Ангара, показываются длинные улицы Кежмы.

Когда вместе с операторами я возвращаюсь с аэродрома, Борис Ялунин, смеясь одними глазами, говорит:

— Теперь, можно считать, вы в нашем деле съели собаку.

На сей раз он препоручает меня Галине Ялуниной— своей жене, геологу этой же партии.

Галина посвящает меня в сложнее детали аэромагнитографической разведки, рассказывает, как с ее помощью убыстряется поиск полезных ископаемых.

— Наша партия, — говорит она, — за сезон 1963 года проверит на бокситы огромную территорию — десять тысяч квадратных километров. Чтобы справиться с этой работой в тот же срок, потребовалось бы снарядить сорок наземных партий.

Вечером Борис Ялунин пришел за мной в маленькую гостиничку и увел к себе. Здесь собрались почти все его сотрудники. За живым остроумным разговором незаметно прошел этот вечер. Мне было легко и просто с ними, я где-то в глубине души завидовал и их молодости, и их духовному богатству. Я немало поездил по стране и уже давно понял — нет более оскорбительного утверждения для таких, как Борис и Галина Ялунины, чем утверждение, что они уступают в знаниях, в культуре своим сверстникам из Москвы, Ленинграда, Киева. Наоборот: никто из тех однокашников Ялуниных, которые увернулись от работы в далеких местах и устроились в различные учреждения, превратившись в чиновников, — никто из них не живет интереснее, значительнее. Бориса, Галины, их друзей. Такие люди, как ребята из аэрогеофизической партии Ялунина, как гидролог Валя Касьянова, мастер Павел Ющенко, как те, кто сейчас пробивается через бурелом к залежам железа или золота, кто живет на далекой антарктической станции «Восток», кто готовится к новому звездному рейсу, — они и есть соль земли, нашей советской земли, за ними будущее, которое они создают своими же руками. Им и посвящены эти пусть не самые лучшие в мире, но полные юношеского задора поэтические строки:

Мне б хотелось с тобою спорить,
Пусть до слез, пусть до блеска глаз,
Что святая глава истории
Вместе с юностью родилась.

И чтоб сбылись ее мечтания,

Предстоит и тебе, и мне
Быть Ньютонами многих таинств
И на Марсе, и на Земле!

«КАРАВЕЛЛА» ВИКТОРА ЕРЕМЕНКО

Самолет наш долго не выпускают с аэродрома. Накануне на Кежму обрушилась сильная гроза и долго хлестал дождь, обильный, словно тропический. Летное поле так размокло, что пассажирские ИЛы, пришедшие из Красноярска, вынуждены были искать убежище на ближайшем аэродроме в Богучанах.

Но солнце делает свое дело: над травяной площадкой стоит легкий туман. Часов в десять утра — это вместо шести-то — разрешают вылет.

В самолете на скамейках вдоль бортов кабины сидят десять пассажиров. Мое внимание привлекают четыре девчушки, илл лет по пятнадцать, не больше. Не отпуская ручек чемоданов, они строго посматривают на соседей. Из их разговора я узнаю, что летят девчата в Енисейск поступать в педагогическое училище. А Енисейск — это не ближний свет: до Богучан триста километров, оттуда до Мотыгино сто восемьдесят да еще сто пятьдесят.